В этом году исполняется 140 лет со дня рождения известного писателя, журналиста, литературоведа, критика, переводчика, детского поэта Корнея Ивановича Чуковского.

Многие одесситы знают благодаря повести «Серебряный герб» (первоначальное название «Гимназия»), что К.И. Чуковский свои детство и юность провёл в нашем городе, но далеко не каждый знает, что родился он вовсе не в Одессе, а в Северной Пальмире – Санкт-Петербурге.

Рождённого 19 (31) марта 1882 г. младенца Николая Корнейчукова крестили во Владимирской церкви Санкт-Петербурга. Мать новорожденного – девица Екатерина Осиповна Корнейчукова принадлежала к крестьянскому сословию. К этому времени у девицы Корнейчуковой уже имелась трехлётняя дочь Мария. Отца у обоих детей, по документам, не было.

Отчество «Васильевич» Николай получил по имени свершившего крещение батюшки.

В Петербурге мать с детьми жила до тех пор, пока Коле не исполнилось 3 года, а затем уехала с ними в Одессу.

Отцом детей был студент Эммануил Соломонович Левенсон, в семье которого полтавская крестьянка Екатерина Корнейчукова работала одно время горничной.

В 1885 г. Эммануил Левенсон бросает свою гражданскую жену с детьми, и она вынуждена была вернуться из северной столицы на теплый юг, в Одессу.

По воспоминаниям Чуковского, отец некоторое время посылал для детей деньги, но мать его была горда и отсылала деньги обратно. Вероятнее всё же, что те деньги не всегда отвергались: впоследствии и Маруся и Коля были отданы матерью в учебные заведения. Дочь – в Епархиальное училище, сын – во Вторую прогимназию, которая затем стала Пятой гимназией (восьмиклассной).

И всё же из-за постоянной нужды Екатерина Осиповна вынуждена была работать прачкой, чтобы хоть как-то прокормить себя и двоих детей.

Нужно сказать, что тот факт, что мальчик был незаконнорожденным, очень болезненно отразился на его психике. Он всю жизнь ощущал себя в какой-то мере ущербным и неполноценным, избегал расспросов об отце.

Просил называть себя «просто Коля», а не по отчеству, которое у него постоянно менялось: «Васильевич», иногда «Эммануилович», а затем «Иванович».

Поселилась семья во флигеле, в доме Макри на Новорыбной (Пантелеймоновской) улице № 6. Так описывал свою квартиру Чуковский в автобиографической повести «Серебряный герб»: «Комната была небольшая, но очень нарядная, в ней было много занавесок, цветов, полотенец, расшитых узорами, и всё это сверкало чистотой, так как чистоту моя мама любила до страсти  и отдавала ей всю свою украинскую душу». Впоследствии в 1897 г. семья переехала по адресу: Канатный переулок № 3 (дом Баршмана).

Ещё до гимназии, когда маленькому Коле было 5-6 лет, мама нашла средства, чтобы поместить его в детский сад мадам Бухтеевой (её объявления можно было найти в «Одесских новостях»). «Мы маршировали под музыку, рисовали картинки. Самым старшим среди нас был курчавый, с негритянскими губами мальчишка, которого звали Володя Жаботинский. Вот когда я познакомился с будущим национальным героем Израиля – в 1888 или 1889 годах!!!», – писал Корней Иванович в своем «Дневнике».

Вторая одесская прогимназия помещалась на ул. Пушкинской № 18. Десятилетний Коля Корнейчуков поступил сюда осенью 1892 г. (затем, когда она становится Пятой гимназией, то переезжает по адресу: Ново-Рыбная № 13).

С гимназией у Коли связано было очень многое, и всё это великолепно описано в «Серебряном гербе». Достаточно упомянуть хотя бы только то, что в своё время Николай Корнейчуков учился в одном классе с будущим писателем Борисом Житковым: «С Борисом Житковым я познакомился в детстве… Мы были однолетки… Он учил меня всему: гальванопластике, французскому языку…, завязыванию морских узлов, распознаванию насекомых и птиц, предсказанию погоды, плаванию, ловле тарантулов…

…Ранней весной он стал учить меня гребле не в порту, а на Ланжероне, близ пустынного берега…».

Литературовед Коган утверждает, что Чуковский и Жаботинский также обучались в одном классе гимназии и даже вместе были исключены из неё.

Но одесский краевед Наталья Панасенко утверждает, что в воспоминания Когана закралась неточность, и Чуковский с Жаботинским учиться в одном классе никак не могли, хотя Владимир и учился в Пятой гимназии несколько лет. Общеизвестно также, что Жаботинский оставил гимназию по собственной воле, уехав как корреспондент «Одесского листка» сначала в Берн, а потом в Рим.

Как бы то ни было, но из гимназии Корнейчуков был исключен, и существовала ещё одна версия его исключения: в то время существовал указ о «кухаркиных детях», т.е. об освобождении гимназий от детей из низших сословий.

Николай после исключения хватается за любое занятие, лишь бы найти себе заработок: «Меня выгнали из гимназии, я живу чем попало: то помогаю рыбакам чинить сети, наживляю переметы, то клею на перекрестках афиши о предстоящих гуляньях и фейерверках, то, обмотав мешковиной свои голые ноги, ползаю по крышам одесских домов, раскалённым безжалостным солнцем, и счищаю с этих крыш особым шпателем старую, заскорузлую краску, чтобы маляры могли покрасить их заново» (К. Чуковский «Серебряный герб»).

В то же время, тайно от всех, он считает себя великим философом. Прочитав два десятка разнокалиберных книг – Шопенгауэра, Михайловского, Достоевского, Ницше, Дарвина, – он сочинил из этой мешанины свою собственную теорию о самоцели в природе и считал себя выше чуть ли не всех философов.

В 1898 г. в жизни Коли случилось большое событие, которое определило всю его дальнейшую жизнь. Совершенно случайно он купил на рынке «Самоучитель английского языка» Олендорфа. Самоучитель был растрепанный, с чернильными и сальными пятнами, но мальчик вскоре так увлёкся английским, что целый год не расставался со своей изодранной книгой. Даже на крыше, во время работы, Коля Корнейчуков писал: “I look”, “My book”, “I look at my book”.

Благодаря нескладному самоучителю, который изобиловал фразами такого рода: «Есть ли у вас одноглазая тётка, которая покупает у пекаря канареек и буйволов?», «Любит ли двухлетний сын садовника внучку своей маленькой дочери?» Корней Чуковский прочитал в своей жизни тысячи английских книг. Также открыл он для себя и потрясающую поэзию Уолта Уитмена, и в 17 лет стал её переводить.

В то время в Одессе он жил своей собственной жизнью, вдали от семьи, стараясь существовать на свои собственные заработки.

Его философией заинтересовался один из его школьных товарищей, Владимир Жаботинский. Он был так добр, что пришёл к Николаю на чердак (в то время Корнейчуков жил на чердаке), и ему первому Коля прочитал несколько глав из своей сумасшедшей книги, написанной полудетским почерком. После того, как Владимир прослушал одну из глав, он сказал: «А знаешь ли ты, что вот эту главу можно было бы напечатать в газете?» (глава эта была о современном искусстве, и называлась так: «К вечно юному вопросу»). Жаботинский сам отнёс главу в редакцию «Одесских новостей» главному редактору Хейфецу. Через какое-то время глава была напечатана. Редакция в примечании назвала автора «молодым журналистом, мнение которого парадоксально, но интересно». За статью Николай получил гонорар – целых 7 рублей, и он смог наконец купить себе на толкучке новые брюки. Подписана была статья псевдонимом – Корней Чуковский, который со временем полностью заменил подлинные имя и фамилию писателя.

Так началась его работа в газете: «Я писал в этой газете о чём придётся, главным образом о картинах, потому что выставки картин бывали часто – и передвижная и выставка южнорусских художников. Я писал о книгах, о картинах, и, кроме того, в редакции я считался единственным человеком, который понимал английские газеты, приходившие туда. И я делал из них переводы для напечатания в нашей газете и сразу зажил можно сказать миллионером, потому что в общем я уже получал в месяц рублей 25 или даже 30» (К. Чуковский «Как я стал писателем»).

Иногда газета предлагала своему молодому сотруднику интервьюировать писателей, художников, артистов, и он таким образом перезнакомился не только с коренными одесситами, но и с литераторами, приезжавшими из Москвы и Петербурга: Л. Карменом, А. Федоровым, И. Буниным, А. Полынским, С. Городецким, М. Пустыниным, А. Куприным. Он стал участником одесского Литературно-художественного кружка, читал там доклады: «К толкам об индивидуализме», «О критике», «Нужен ли народный театр» и др.

В эти годы Колю Корнейчукова посещает и первая большая любовь. В дневнике за 1901 г. есть запись: «Может быть мне надо кончать гимназию» – почти сразу же за размышлениями о женитьбе: он был давно и серьёзно влюблён в «девушку со смелыми и живыми глазами» – Марию Гольдфельд.

Маша жила на той же Ново-Рыбной, через два дома от того, где провёл свое детство Николай. «Мы здесь бушевали когда-то любовью» – записал К. Чуковский в своём «Дневнике». Девушка была весёлая и решительная; Коля замечал в ней и чрезвычайно ценил некое «босячество» – готовность идти, куда глаза глядят, совершать отчаянные поступки, не обращая внимания на одобрение или неодобрение окружающих.

Семейство Маши наверняка не желало выдавать дочь за такого кандидата: незаконнорожденный, иного вероисповедания, без профессии, без образования, без денег.

Но Николай и Маша лелеяли мысль о бегстве и об иной жизни – деятельной и разумной. Они то ссорятся, то мирятся, ходят друг к другу, бесконечно много читают вместе – от Шестова до Неведомского, от Маркса до Михайловского, слушают доклады в Лит.арт.обществе. В конце концов Маша прибежала к жениху в одном платье, крестилась, и через два дня, 26 мая 1903 г. молодые обвенчались в одесской Крестовоздвиженской церкви.

В мае 1903 г. «Одесским новостям» понадобился собственный корреспондент в Лондоне. Чуковский в то время был единственным сотрудником газеты, который владел английским, кроме Жаботинского, который его и порекомендовал. Коля и Маша потому и обвенчались перед поездкой, чтобы не расставаться на неопределённый срок, а ехать вместе. Газета обещала 100 рублей ежемесячно. Молодожены выехали в Лондон поездом в первой половине июня, весёлые, счастливые, с огромной корзинкой, в которой среди прочего необходимого лежали и два увесистых российских утюга.

Из Лондона в Одессу Чуковский посылал корреспонденции, которые печатались в «Одесских новостях» почти каждую неделю: «С конгресса Армии спасения», «О спиритизме», «О радии», «Об английском театре», «Англичане и Чехов» и мн. др. Статьи его также публиковались в «Южном обозрении» и в некоторых киевских газетах.

Он продолжает совершенствоваться в английском языке, читает Диккенса, Ренана, Теккерея, переводит Браунинга, Суинберна, Россетти, изучает философию и политэкономию, зарабатывает перепиской каталогов в Британском музее. Гонорары из Одессы поступают нерегулярно, а затем и вовсе прекращаются.

Беременную жену пришлось отправить к свекрови в Одессу, чтобы избавить её от нищеты и голода на чужбине. «Девочка, я безумно одинок, вокруг меня свиные морды какие-то», – пишет он в то время жене.

К концу лета 1904 г. положение корреспондента «Одесских новостей» в Лондоне становится совершенно невыносимым, и Чуковский возвращается в Одессу, где его ждут мать, жена и трёхмесячный сын Николай (в то время семья жила уже на ул. Базарной № 2).

Снова жизнь в Одессе, снова фельетоны в «Одесских новостях», еженедельные «Заметки читателя», снова переводы, рецензии, статьи об Уитмене, стихотворение «Одинокая ласточка» и роман в стихах «Нынешний Евгений Онегин» в четырёх песнях об одесской жизни тех лет.

Он пишет в своём «Онегине» об одном из героев, явно имея в виду самого себя:

 

«Он к одиночеству стремился,

И в 19 лет женился!

И стал, как горьковский Сокол

Свободен, смел, могуч и гол.

Стремясь к мистическим высотам,

Поклонник Канта и поэт –

Всё вдохновенье юных лет

Он меркантильным отдал счётам».

 

В 1905 г. Чуковский становится свидетелем восстания на броненосце «Потёмкин». Он дважды побывал на восставшем броненосце, принял письма у восставших моряков к близким. Все события на восставшем броненосце Чуковский описал в очерке «1905 г., июнь».

Эти дни произвели на Корнея Чуковского такое впечатление, что, уехав из Одессы в Петербург, он начал издавать там сатирический журнал «Сигнал». После четвёртого номера Чуковский был посажен в тюрьму и отдан под суд. И только благодаря защите знаменитого адвоката Грузенберга, который вёл все судебные дела литераторов, защищал Горького и Короленко, Чуковский был оправдан и спасён от Петропавловской крепости.

В Петербурге начался совсем другой этап жизни молодого литератора. Он всю жизнь считал себя петербуржцем, поскольку там родился. Он не всегда лояльно отзывался об Одессе в своих письмах, называя её иногда «омерзительным городом». И всё же Одесса оставила заметный след в жизни и творчестве Корнея Чуковского.

 

Анна Божко