10 февраля – день памяти Александра Сергеевича Пушкина. День трагический и светлый.                

Мемуаристы свидетельствуют, что родившийся в день праздника Вознесения великий поэт придавал этому обстоятельству особое значение. «Незадолго до своей смерти Пушкин задумчиво рассказывал одному из своих друзей о том, что все важнейшие события его жизни совпадают с днем Вознесения», — писал П.В. Анненков в «Материалах для биографии Александра Сергеевича Пушкина».  

«Родился в Вознесение, женился у Вознесения (Храм Вознесения в Москве), — уверен, что мне суждено умереть в праздник Вознесения», — говорил он неоднократно моей матери», — пишет племянник поэта Лев Павлищев.

Действительно, весь жизненный и творческий путь Пушкина – это непрестанное восхождение к недостижимому на земле идеалу Совершенства. Неслучайно и последние предсмертные слова его – «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем».

Знаменательно, что день памяти Пушкина  совпадает с днем памяти святого преподобного Ефрема Сирина, автора Великопостной молитвы, которую незадолго до своей смерти переложил в благоговейных стихах Пушкин.    

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

 К умирающему Пушкину по его просьбе пригласили «первого, ближайшего священника». Им оказался Петр Дмитриевич Песоцкий, отслуживший за час до этого Всенощное бдение в память преподобного Ефрема Сирина. Старец-священник был потрясен глубиной пушкинского покаяния. «Дух смирения, терпения, любви» снизошел на умирающего поэта.

Когда Пушкина  спросили,  не поручает ли он отомстить убийце Дантесу, то он твердо ответил: «Требую, чтобы никто не мстил за мою смерть; прощаю его и хочу умереть христианином».

 По воспоминаниям В.А. Жуковского перед смертью в Пушкине действительно совершилось духовное возрождение: «В эти последние часы  жизни он как будто сделался иной: буря, которая волновала его душу, исчезла, не оставив в нем никакого следа.  Но это не было потерей памяти, а внутренним возвышением и очищением нравственного сознания».  

Жуковский, бывший свидетелем пушкинской кончины,  обратил особое внимание на выражение лица умершего поэта. «Это был ни сон, ни покой, не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу, не было тоже выражение поэтическое. Нет, какая-то важная, удивительная мысль на нем разливалась: что-то похожее на видение, какое-то полное, глубокое удовлетворенное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось спросить, — что видишь, друг?»

По инициативе В. А. Жуковского в день смерти поэта была снята посмертная маска скульптором и формовщиком Полиевктом Балиным под руководством скульптора Самуила Гальберга. По снятой форме сделали  пятнадцать гипсовых отливов маски, которые В. А. Жуковский распределил между родными и близкими.

Копия посмертной маски Пушкина экспонируется и в нашем музее.

 

 

                                                    Алла Нирша, заведующая музеем А.С. Пушкина