«Я прошёл через страшное горнило нужды, горя, прошёл через тысячу соблазнов, соприкасался со всякой грязью, но пронёс сосуд с чистой водою и не расплескал ни капли. Это чистая вода – душа, любовь ко всем падшим, униженным, оскорблённым», – писал в своё время Л. Кармен.

 

«Имя Кармена, – как писал Валентин Катаев, – сделалось широко популярно и вошло в ряд известных писателей того времени». Его по праву называли «одесским Горьким» – за полные лиризма и драматичности повести и рассказы о тех, кого именуют «простыми людьми», – портовых тружениках, торговцах и беспризорных детях, за его меткие и ёмкие зарисовки городской жизни, репортажные хроники потрясших весь мир «потёмкинских событий» и за многое другое.

Но есть ещё один очень занимательный факт из писательско-журналистской жизни Лазаря Кармена. История талантливого скрипача из Гамбринуса была впервые опубликована именно Лазарем Карменом, а не Александром Куприным, как многие думают. В один из февральских дней 1903 года газета «Одесские новости» напечатала материал «Волшебная скрипка» – очередную главу публиковавшегося с продолжением большого очерка «На дне Одессы» журналиста Лазаря Кармена. В «Волшебной скрипке» он написал о скрипаче из «Гамбринуса», которого посетители по-простецки и дружески называли Сашкой. «Сашка! Сашка! Кто не знает его! – писал автор. – Его едут слушать со всех концов Молдаванки, Пересыпи и Слободки-Романовки… он душу выворачивает своей скрипкой, он в состоянии заставить камни обливаться слезами и сейчас же заставить их пуститься в пляс». Трудно судить о том, как Александр Куприн зашёл в это самое питейное заведение и познакомился с Сашкой, возможно, его привёл туда Лазарь Кармен. Через несколько лет Куприн написал рассказ «Гамбринус», который в феврале 1907 года напечатал журнал «Современный мир».

Итак, родился будущий журналист и писатель 26 декабря 1876 года в семье мещанина Иось-Бера Корнмана. Впоследствии писатель видоизменяет фамилию с Корнман на Кармен. «Проба пера» состоялась в 1892-1893 годах. «Я был в порту, – говорил мне Кармен, когда провожали уезжавшего из Одессы на Сахалин фельетониста Дорошевича. Проводы его произвели на меня такое сильное впечатление, что я решил во что бы то ни стало и самому стать писателем». И он стал писателем. В свои шестнадцать-семнадцать лет Лазарь Кармен сам издает журналы «Эхо Одессы» и «Ракета». Журналы были заполнены собственными стихами и статьями. В 19 лет – вышла первая книжка очерков и рассказов. Читатель с восторгом ожидал живые, пронзительные очерки и рассказы Кармена, он с удовольствием вовлекался в тот неподражаемый «одесский язык», которым были написаны его произведения, писатель мастерски передавал речевой колорит родного города. В его сборниках «„Дикари“ (из жизни обитателей Одесского порта)» (1901), «Жизнь одесских приказчиков» (1903) и в других рассказах часто приводятся пояснения отдельных слов и выражений, характерных для изображаемой среды. Среди нескольких пьес, созданных Л. Карменом, речевая специфика Одессы наиболее ярко представлена в одноактной комедии «Соловейчик и Воробейчик» (1916), изображающей редакцию газеты «Черноморский вестник», репортёры которой старательно описывают происшествия и городские скандалы, но редактор их безжалостно сокращает. Реплики посетителей редакции, а также звучащие здесь греческие, русские, украинские и еврейские имена подчеркивают многонациональный колорит города.

Дальше по несколько книг очерков и рассказов выходили ежегодно. Он сотрудничал в «Южном обозрении», «Одесском листке», в «Одесских новостях». Рассказы Кармена охотно публикуют такие солидные журналы как «Русское богатство» и «Мир божий» и массовые еженедельники «Нива» и «Пробуждение». До 1903 года он вёл собственную рубрику «На дне Одессы» в газете «Одесские новости». В этих материалах он рассказывал в стиле социального реализма о босяках, портових робочих, одесских уличных детях и бедняках. Одесса и порт были для Кармена неразрывны, как человек и его сердце.

Абсолютно точный психологический портрет Лазаря Кармена даёт Жаботинский в романе «Пятеро», правда, не назвав имени: «Один из них был тот самый бытописатель босяков и порта, который тогда в театре сказал мне про Марусю: котёнок в муфте. Милый он был человек, и даровитый; и босяков знал гораздо лучше, чем Горький, который, я подозреваю, никогда с ними по настоящему и не жил, по крайней мере, не у нас на юге. Этот и в обиходе говорил на ихнем языке – Дульцинею сердца называл „бароха“, своё пальто „клифт“ (или что-то в этом роде), мои часики (у него не было) „бимбор“, а взаймы просил так: нема „фисташек“? Его все любили, особенно из простонародья. Молдаванка и Пересыпь на eго рассказах, по-видимому, впервые учились читать; в кофейне Амбарзаки раз подошла к нему молоденькая кельнерша, расплакалась и сказала: – Мусью, как вы щиро вчера написали за „Анютку-Боже-мой“…».

К 1904 году, а именно об этом времени вспоминает Жаботинский, Кармен уже обладает огромной популярностью, как заступник «униженных и оскорбленных». В конце сентября этого года покончил с собой 19-летний учащийся еврейского ремесленного училища «Труд», утопился в море, оставив только тоскливые стихи и письмо, адресованные сотруднику «Одесских новостей» господину Кармену. Кармен прочёл и отправился на пароходе в Палестину. Оттуда он привёз рассказы о еврейских детях поселений, дочерна загорелых, презирающих опасность и не знающих тоски. Он искал альтернативный путь для «грезящих о возвышенном» бедных еврейских юношей, но для себя решил точно: никакого особого пути для еврейских юношей, только идея общечеловеческого счастья, только идея социалистического преобразования жизни.

В Одессе Кармен пережил первую революцию и написал о «потёмкинских днях», здесь встретил февраль 1917-го и написал рассказ «Сын мой», в котором завещал сыну выйти вместе на улицу и стать «в ряды рабочих и солдат, чтобы не отдать вырванной с таким трудом у палачей свободы». И сын ответил утвердительно.

Кармен встретил с ликованием власть Советов, в 1918 году в Одессе выступает как большевистский пропагандист. Он страдал, когда прежние добрые знакомые, например, Бунин, отказывались подавать ему руку, но стоял на своём. При деникинцах ему пришлось вместо работы в газете продавать её на улицах, отсидеть в тюрьме, откуда он вышел с обострившимся туберкулёзом, уже обречённый. Весной 1920 года Лазарь Осипович Кармен умер – похоронен на Втором еврейском кладбище.

Лазарь Кармен остался частью своего времени, ставшего историческим прошлым, и там, в прошлом времени, остались его рассказы и их персонажи, к которым он преисполнен такой любви, что старается перезнакомить читателей со всем остальным человечеством.

 

Очень красноречивы у Лазаря Кармена описания одесского порта, а также окрестностей Одессы:

 

«Канун зимы, осень. Поздняя, дождливая. Низко-низко нависли над портом облака и туманы. Они ползут, окутывая серым флёром всю набережную, вросшие в бухты суда, баржи, маяк, брекватер, каждый тюк, каждую громаду угля, черепицы и клепок, и все рисуется в неопределенных чертах, в дымке. С моря подул ветер. Злой, буйный, он рыщет, забираясь в трюмы к угольщикам, полежальщикам, смольным, забираясь на „газовую“, где, скорчившись, жарят у трубки свою ветошь два-три тряпичника, в пакгаузы и в „обжорку“. Он рыщет, отрывая слабо привязанные к набережной шлюпки, опрокидывая тюки и ящики. – Осень, осень! – гудит, напевает ветер. Мрачно глядит „дикарь“ на тёмный горизонт над рейдом, на тёмную зыбь моря, на падающие с неба дождевые капли. И текут по его щекам слёзы. Бедный! Он плачет по теплу, по солнцу. Скоро зачастят дожди. Море – его кормильца – вздует. А там недалеко – зима. Занесут снега пристань, загудят метели, и покроется море сплошной льдиной. Порт отрежет от всего мира».

«Осень в порту», 1901 г.

 

«Больно глазам становится, если взглянуть сейчас на степь, что широко раскинулась за городом, за Слободкой Романовкой. Она дымится под палящим солнцем и сверкает, как серебряный щит.

– Ну и парит! Ай да жарища! Одно слово – баня! – восклицают каменоломщики.

Они на минуту высунутся из колодцев каменоломен, рассеянных в степи, и тотчас же скроются.

Степь будто вымерла. Её оживляют только несколько баб-молочниц из ближайшей деревни, которые гуськом на маленьких тележках плетутся в город. Сидя на мешках, набитых сеном, они, чтобы не терять драгоценного времени, вяжут чулки и вышивают рубашки».

«Сын колодца», 1909 г.

 

Елена Черкес