«Гений излучает свет на неизмеримые временные расстояния».

К. Паустовский

 

В Древнем Риме, в пантеоне богов-покровителей, кроме богов-покровителей семьи были индивидуальные божества, добрые духи. Они охраняли людей. Особо почитался – гений (латинское gignere – рождать, производить). Он отражал силу и энергию человека, его способности, всю его сущность, сопутствовал ему всю жизнь и защищал по необходимости. Древние знали: у каждого места есть свой гений. Nullus enim locus sine genio est.

В русскую культуру XIX-XX вв. римское поверье о гении места вошло удивительным образом – через Царскосельский лицей. Именно его ученики в память о лицейском содружестве придумали увековечить и свой выпуск, и свою дружбу, и первого поэта-лицеиста, и своего наставника Энгельгардта таким необычным для своего времени путем. У питерского скульптора был заказан камень с лаконичной надписью «genio loci» на латинском и установлен у дома директора лицея.

Само понятие «genio loci» все более употребительно в историко-культурном словаре. Можно встретить упоминания о Максимилиане Волошине, как о «genio loci» Коктебеля в Крыму. С понятием «дух-опекун» связаны старейшие памятники в разных городах мира. Например, в Одессе один из символов города – монумент в самом ее сердце первому градоначальнику герцогу Ришелье. Очевидно, что в нашей стране и ее богатой истории найдется немало выразителей идеи «genio loci». Чтобы олицетворять собой гения-хранителя, не обязательно родиться или умереть в этом месте. Человек может прославить или увековечить его своим посещением, проживанием, попечением  или заботой. Фактически внести свою энергию присутствия, созидания, помноженную на благодарность современников и потомков.

Такой ёмкий знаковый образ может быть применим и к деятелям нашей отечественной культуры. В связи с памятной датой обратимся к жизни и многогранной личности крупнейшего писателя XX века Константина Паустовского (1892-1968), далеким предком которого является украинский гетман Сагайдачный.

Он сознательно отказался от стези поэта, оставшись им во всей своей лирической       , по сути, прозе. Прошел университеты жизни чуть ли не во всех тяготах и испытаниях века, став его вдохновенным, жизнеутверждающим певцом. Ради овладения искусством слова, приобщения к писательству. В литературе его «Золотая роза» и «Повесть о жизни» уже в Алмазном фонде. И у нас всегда есть возможность приникать к нетленной прозе поэта.

В многообразной литературе минувшего столетия мы едва найдем автора, который сделал свою жизнь, странствия и впечатления в судьбоносных для истории страны десятилетиях предметом автобиографической прозы. Шесть книг, объединенных в «Повесть о жизни», охватывают период с конца XIX века и два первых десятилетия XX столетия.  Еще больше география мест, с которыми знакомится будущий писатель в эти годы, навещает новые и возвращается в знакомые и обжитые (Москва, Киев, Петербург). Судьба словно намеренно предлагает ему скитания, путешествия, переезды и обстоятельства перемены мест. От  Ченстохова в Польше – до Тифлиса на Кавказе, от центральной полосы России – до Крыма и Одессы в Украине. От глубокой сельской провинции – до столиц, в которых вершилась судьба империй и народов.

Огромный материал он почерпнул благодаря тому, что сознательно его искал и в связи с этим строил определенным образом свою жизнь. Паустовский работал над биографическим циклом повестей середины 1940-х годов до конца жизни. Последняя из них, «Книга скитаний», отражает период жизни героя и становления его как писателя с середины 1923-го по 1936-й годы. В последующем, по его признанию, он «объездил сожженные сухим солнцем берега Каспийского моря, глинистые пустыни, Дагестан, Волгу, Полярный Урал, Карелию, Север, Мещерские леса, Каму, Крым, Украину… изучал Новгород Великий и Колхиду, калмыцкие степи и Онежское озеро». Одновременно писатель работал в Домах творчества в Прибалтике и Ялте, жил в тульском Ефремове, орловских Ливнах, рязанской Солотче, поселился в калужской Тарусе на Оке, где и был похоронен после смерти в июле 1968 года.

Исследователи творчества Паустовского задают вопрос – так гением какого места считать писателя?

Если первооткрывателем – то это Солотча (Мещерский край).

Если по укоренению, обустройству и прославлению – то Таруса (калужская земля, Ока, Ильинский омут).

Если от истоков рода и творчества, то это и Пилипча-Городище под Белой Церковью, и Ревны на брянской земле. И в Одессе на излете гражданской войны во «Времени больших ожиданий» он стал гением места, воплотившим ее плоть, дух и несгибаемость людей в фантасмагорических обстоятельствах начала века.

В «Повести о жизни» есть и другие примеры «вживания» автора в места, которые он сделал для нас особенными благодаря своему таланту видеть, наблюдать, одушевлять, любить, поэтически точно и прозаически достоверно описывать. Киев времен гимназического детства и сложный 1919 год. Фронт Первой мировой в Белоруссии, Москва, Екатеринослав, Юзовка и Таганрог, в котором в 1916 году Паустовский «впервые жил у моря не как гость», и снова Москва. Города Поволжья, по которым развозил раненых.

 

А дороги Великой Отечественной, описанные военным корреспондентом Паустовским, европейские страны, которые он посетил в 50-е и 60-е годы?

И люди, люди, люди! Они у него всегда в центре внимания – каждый со своей жизнью и судьбой, характерами и обстоятельствами.

Так все же, гением какого места можно назвать Паустовского? Может быть, там, где установлены в память о нем мемориальные доски, или где его именем названы улицы или библиотеки и созданы музеи? В Одессе это все вместе взятое есть давно. А еще есть ему и памятник в Саду скульптур Литературного музея и памятный знак не одесситу Паустовскому на аллее памяти в ряду талантливых  знаменитостей – одесситов.

Однако есть и еще нечто, что вошло благодаря его гению в духовный пантеон. Силой своего воображения и любви Константин Георгиевич запечатлел и увековечил безвестные до него места родной земли. Одно из них – Ильинский омут на извилистой Таруске, обозначенный им как особенное, неповторимое место. Оно «вызывает в душе состояние глубочайшего мира и вместе с тем странное желание: если уж суждено умереть, то только здесь, на слабом этом солнечном припеке, среди этой высокой травы».

Но мы, одесситы, должны помнить, что писатель любил Одессу, как ни один город на земле, считал ее единственным местом, где может по-настоящему работать. В беседах со своим литературным  секретарем в начале 1960-х годов  он часто возвращался к своему давнему разговору с Бабелем: «Мы убеждали друг друга, что пора бросить чужие города и вернуться в Одессу, снять домик на Ближних Мельницах, сочинять там истории, стариться… Мы видели себя стариками, греющимися на одесском солнце, у моря – на бульваре, и провожающими женщин долгим взглядом…».

Быть может, со временем на «скромных берегах» Ильинского омута и установят камень «genio loci – Паустовскому», а в Одессе он уже лет 15 назад тихо, без шума установлен сотрудниками его музея на уютном приморском плато вдоль любимой им улицы Черноморской, где он жил и назвал морским форпостом Одессы, в сквере его имени, какого нет ни в одном из упомянутых выше мест пребывания писателя.  И это не один камень, их два небольших со склонов Ланжерона, стоящих в обнимку наверху старинной с декором тумбы из очень качественного цемента – фрагмента колодца одного из одесских дворов, прелесть которых он понял и поведал всему миру в своих произведениях об Одессе. В этой благородной простоте и тихой величавости воплощена энергия присутствия писателя и благодарность одесситов.

А рядом – емкость с водой для птиц и чуть дальше под деревом, кем-то восстановленная, давно сломанная скамья, выкрашенная в яркий оранжевый цвет, спортивные снаряды для зарядки. В тени деревьев, сидя в шезлонге, жители читают книги и газеты, беседуют…

В один из недавних выходных дней взрослые устроили для детей гамак, привязав между деревьями за четыре конца легкое одеяло. Прихватили бы с собой еще примус и лоханку для купания детей, и можно было бы цитировать слова Паустовского о том, что в быту одесситы не стесняются улицы. В каком другом сквере города увидишь подобное?

А еще красоту. Даже в траве. «Стоит только нагнуться, – писал Паустовский, – и тебе откроется мир чудес». В сквер у моря приходят услышать голос природы и узнать радость ее тишины. На спинке одной из двух длинных добротных скамеек возле ухоженных газонов, что напротив центра стандартизации, написано: «Насолодись миттю». И они не пустуют во все сезоны.

Не пустует и музей Паустовского. Гость из Амстердама Сабат Оль в феврале в книге отзывов написал о том, что ему было 22 года, когда он прочитал воспоминания Паустовского. Он мечтал побывать в этом доме, и мечта осуществилась.

В марте появилась запись о том, что творческая интеллигенция Белгорода-Днестровского – в начале собственного исследования жизни К.Г. Паустовского. Экскурсия по музею вдохновила их на дальнейшее прочтение всех книг автора и его знаменитых и значимых современников.

После ослабления карантина в музей зачастили одесситы. Житель улицы Садовой, ученик четвертого класса Бруно Бабушкин (у него прибалтийские корни) пришел в музей с родителями. Он очень любознательный мальчик и уже прочитал много книг. У полки со сказками Паустовского его глаза весело засияли, и меня удивил его звонкий заразительный смех. Оказалось, он вспомнил забавный случай, какому писатель был свидетель, и рассказал очень зримо в сказке «Барсучий нос». В книге отзывов Бруно написал: «До посещения музея я вообще ничего не знал о Паустовском. Теперь знаю очень много».

И это вселяет в нас уверенность, что сбудется надежда писателя на то, что «где-то, когда-то легкое веяние, лёгкое прикосновение наших слов почувствуют сияющие от счастья и горя глаза тех, кто будет жить столетиями позже нас».

 

Светлана Кузнецова