ГОЛЛИВУД НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ

В 1920-е годы Одессу называли «Голливудом на берегу Черного моря». Именно под таким названием вышла книга молодого писателя Юрия Яновского. И открывало ее поэтическое описание кинофабрики. А подробнее об этом можно узнать в зале Литературного музея, посвященному кино и театру 1920-х годов.

А пока музеи не работают – насладитесь этим описанием. А более любознательные могут воспользоваться свободным временем и прочитать роман Ю. Яновского «Мастер корабля» – о бурной жизни кинофабрики ВУФКУ, волшебном городе и любовном треугольнике – главный герой, его друг-соперник режиссер Сев и балерина Тайах (то есть сам Ю. Яновский, В. Довженко и Ита Пензо).

ЮРИЙ ЯНОВСКИЙ «ГОЛЛИВУД НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ»

«В столовой кинофабрики всегда бьются истерически двери, а за столовой проваливается красная земля – и на это место становятся, когда хотят понюхать морской меланхолии. Больше сюда бегают молодые авторы и футуристы-поэты, становятся и, задумчиво попыхивая трубками, наблюдают дальние и тайные корабли, которые должны повезти их в тропики. Далеко внизу шаркает о песок, налетая, море, свистит и шумит на берегу и в воздухе. Под знаком этих романтических шумов проходит и работа в Одесском «Голливуде».
Одесситы – народ горячий и симпатичный. Больше всего они любят Одессу. Все знаменитые люди по истории и географии, как известно, были одесситами – это первый день скажет Одесса, уверяя вас, что Чарли Чаплин родился на Молдаванке – от веселого грузчика Каплан. Тот же Чарли – в дни своей юности – бегал босиком по берегу под кинофабрикой и, бросая в Черное море камни, сгорал на одесском солнце. Никто даже не подумал накрутить с него нескольких паршивых метров фильма – с этого босого и грязного парня, в котором струились талантливая кровь грузчика Каплан.
Когда вы будете доверчиво слушать, не прерывая ни разу оратора, – еще и не то услышите. Вам будут доказывать, что Дуглас Фэрбенкс – незаконный сын тети Рухли с пристани. Она еще была тогда молодой и красивой девушкой с глазами «как море», устала после долгого рабочего дня, таская сахар на широкой спине, и легла спать на теплом камне одесской ночи.
Этим воспользовался молодой мечтатель с американского корабля «White House» и ослепил застенчивую девушку золотом и подарками. До самого утра умолял он ее на сотне разных языков среди портовых благовоний. Камень крошился, распадаясь в прах, от жаркой речи моряка.
А наутро молодая Рухля сквозь слезы смотрела на «White House», – как увозил он частицу ее сердца и отца ее будущего сынка – Дугласа.
Много чего вы услышите ещё от одессита, когда он забьет вашу молодость фейерверком сенсаций, а если вы, человек бывалый, окатите его огонь водой вашего скепсиса и скажете, что Одесса «так себе», – он осмотрит вас презрительно и выбросит своего последнего козыря:
– Так себе? А море?!
Страна веселого народа – это Одесса. На широких улицах ее растет будто трава, потому что любой одессит не ходит никогда просто так, а словно обходит какую-то травинку. Пьяные там – первые рыцари Веселого Ордена. Они ходят по тротуарам сотнями – изящные, вежливые и грациозные, и своей удачей могут свести с ума даже не одессита.
Там тридцать три администратора тридцати трех киноэкспедиций каждое лето кинофицируют город. Вы можете средь бела дня подойти к любому одесситу – пусть на нем будет каракуль и котик – и предложить ему участие в фильме. Вас не пошлют к черту и не позовут милиционера, а вежливо улыбнувшись, спросят про условия. Там, говорят, в один прекрасный летний день, после обеда, когда агенты различных компаний вышли принимать с пароходов мандарины, воловью кожу и корицу – не нашлось в гавани ни одного грузчика – они играли где-то для фильма красиво и шумно.
Но это все – как фон. Он будет висеть над нами все время – этот необычный ковер одесских обычаев. Темная южная ночь покрывает нас своей палаткой, в черном небе всегда стоит несколько ясных звёзд, будто бросил кто-то в небо якорь – одесский герб. Тихий свист, шум, грохот трамваев – это все утихнет в городе, оставаться позади и не перейдет забора кинофабрики.
Ночь. Два павильона стоят и светятся изнутри, как будто это кто-то поставил верхушки маяков на землю. Десятки прожекторов вращаются в павильонах, и шевелится там клубок большого света.
Снимают «Франкфурт-на-Майне». (На фабрике каждое название перекручивают по-своему: там есть еще – «Синий компот», «Подозрительное барахло», «В когтях операторов», «Тот, кто получает пощечины», «К. П. П.» – «Когда пить перестанут?» и др.).
Кафе немецкого портового города выигрывает огнями и огоньками. Гример пудрит подряд носы всем присутствующим. Оператор ссорится с осветителем, требуя дополнительных «пауков», и приказывает «Марью Ивановну» повернуть еще больше. Администратор сидит в кресле, и к нему бегают, и от него убегают помрежи и реквизиторы.
Администратор осматривает принесенный револьвер и пытается выстрелить: пять осечек подряд. Ругань с реквизитором, а в этот момент револьвер стреляет случайно и забирает добрую половину перепалки. Актеры и статисты стыдливо топчутся вместе у дверей – они с ужасом и замиранием сердца смотрят на страшные глаза «юпитеров» и «Вайнерт».
Режиссер – этот колдун съемки – задумался излишне. У него как раз рождаются гениальные идеи. Он сидит на самом верху лестницы посередине павильона и, закрыв рукой рот, мечтательно куда смотрит. Может, он выискивает сквозь стеклянную крышу павильона синее небо и ту злополучную звезду, под которой родился. Поэтому режиссер не обращает ни на что внимания и лишь покачивается вместе с лестницей, когда кто-то, пробегая, заденет ее плечом. Но вот все и готово. Режиссера сгоняют вниз реквизитной бутылкой и возвращают к реальности. Актеры уже стоят на своих местах. Гремит режиссерский тенор, и моргают «пауки», шипят, лепечут что-то неизвестное и скрипят – словно бы кто-то пальцем по стеклу. Репетиция!
Оператор высказывается о начале своего возмущения. Режиссер отрывается от репетиции и что-то хочет объяснить оператору. Тот не слушает: «крупных планов» с этой точки не получится, его художественный вкус и долгая практика протестуют, он повышает голос.
В это время зажигается весь свет. Режиссер и оператор встрепенулись, как лошади от боевого сигнала. Оператор выбрасывает остатки аргументации:
— Что я вам – крутильщик?! Я художник!
Но это все, чтобы совесть была чиста. Оператор и сам не верит тому, что сказал. Крутит.
Теперь пересечём двор – не упадите, смотрите, через провода электрической проводки – пойдем к второму павильону, где снимают «Подозрительное барахло». Ночь темна после прожекторов, как смола. Ветер. На лицо вам сядет две крошки соли с моря. Заходим.
Невероятный свет ослепит глаза. Когда вы станете в темный угол и надвинете на глаза фуражку, вам повезет рассмотреть павильон. Он пустой, как душа скептика. Большая комната – казармы, весь потолок покрыта солнцами «пауков», больших и малых, посередине комнаты одинокий стол и за столом одинокое существо – машинистка. Она напоминает мученицу на адской сковороде, и слезы закрывают ей глаза.
Режиссер нервно бегает из угла в угол. Помреж с рупором – за ним. Администратор уговаривает осветителя не волноваться из того, что кончается уголь в лампах. Напряженные ожидания. Где же, однако, оператор?
Этот спокойный мужчина наклонил свой аппарат над головой машинистки и вот уже пятнадцать минут рассматривает ее через аппарат, как ботаник какое-то микроскопическую растение.
Режиссер не выдерживает – он посылает помрежа к оператору. Помреж, обрадовавшись, что найдется дело для его рупора, подходит на два шага к оператору и в рупор передает ему волю хозяина съемки.
Из-за кучи деревянных колонн приходит немец-архитектор. На него режиссер сыплет свое недовольство декорациями. Флегматичный немец сразу не понимает, чего от него хотят. А потом, загоревшись, выкрикивает:
– Что я вам – Халтурщик?! Ich bin Künstler! (Я – художник.)
Выйдем снова на свежий воздух. Они сейчас помирятся – это их развлечение, это влияние одесского воздуха. Работа будет идти дальше, до глубокой ночи.
Вот мы вышли. Вам не кажется, что море ласкает вашу щеку лайковой перчаткой? Одесская ночь висит, и на небе якорь – одесский герб. Внизу плещется море. Больше сюда бегают молодые авторы и футуристы-поэты и наблюдают за далекими кораблями, которые должны повезти их в тропики».