В фондах Одесского литературного музея хранится большая часть литературного архива Михаила Жука. Более он известен как художник, но был он и поэтом, писателем, сказочником, драматургом и переводчиком. Значительную роль сыграл в становлении Жука-литератора его учитель и друг Коцюбинский.
Жук в своих рассказах описывал жизнь провинциального города (в те годы он жил в Чернигове), создавал меткие и язвительные зарисовки из жизни мелких чиновников и мещан. В рассказе, датированном 1913 годом, Жук даёт портрет провинциального журналиста, который изо всех сил лезет в «высшие круги» и подхалимничает перед начальством, презирая всех остальных.
Целиком рассказ опубликован во втором выпуске научного собрания музея в 2001 году.
В публикации сохранены особенности орфографии рукописи М. Жука.

Михаил Жук
«ПИСАТЕЛЬ» (отрывок)

В провинциальном, хоть и губернском городе, всё имеет общий смысл и вес. Фигура губернатора настолько пластична, что просто «из рамы вылезает смотрит во все стороны», – по точному выражению людей, уверенных, что хорошо знают живопись. Вслед за этой фигурой, конечно, следует приходской архиерей, за ним вице-губернатор, начальник жандармского правления, наконец-то и начальники разных канцелярий, составляя «естественный отбор», – образуют жизненную галерею.
В праздничный день кажется просто, что прорвало государственную дамбу… Льются по улицам потоки кокард, однообразные одежды, сделанные по производимой правительством программе с особыми признаками для каждой канцелярии отдельно: в такт движению болтаются на руках белые перчатки и все это напоминает переходящие магазины готовой одежды… замечаешь на первый взгляд людей, ни лица, ни выражения, всё это затемнено блеском оправы на костюмах, пуговицами, шпагами, саблями, шпорами и другими признаками человеческого достоинства.
От собора поворачивает пустой губернаторский фаэтон, ярко отражающий солнце. Испуганный еврей спешно сбрасывает котелок перед блестящим корытом, теряется в толпе на тротуаре и продвигается мимо стен дома, чтобы не обращать на себя ласкового внимания… Видимо, тот еврей какой-то мелкий торгаш или ремесленник, ибо высшая часть еврейского общества с достоинством снимает шляпу перед губернатором и его повозкой.
Кроме чиновников, как простые узелки на нити, встречаются мещане, слуги и учащиеся средних школ. Нет!.. А представитель местной печати? Это человек, даже «уберменш», с точки зрения самого представителя. Лицо, как желтоватый лайковый кисет, без всякой растительности, как не считать маленьких колодочек над верхней губой. Он считает себя «писателем» и очень счастлив по этому поводу. «Писатель» носит пальто модного кроя, чёрный котелок и пенсне на утином носу. Пожалуй, он очень близорук, потому что сквозь уменьшающиеся стёкла пенсне его и без того маленькие глазки, – кажутся еще меньше. Волосы на голове длинные и мягкие – «цвета каштанового», как говорят женщины, – а на малом пальце правой руки перстень с пылающим сердцем, на той же руке и серебряный браслет, звенящий дощечкой с надписью «сувенир». Еще как дополнение хлыст с голой, изогнутой вверх животом женщиной на держалке. В карманах пальто повставлены разные газеты, прижатые жёлтым переплётам блокнота.
Когда хорошая погода, то голову «писатель» держит вверх, а когда настырно льёт дождь и делает мокрым благородное лицо, он тогда грациозно склоняет её вниз, уступая только непобедимой силе самого «превосходительного» неба. Ещё немалый вес играет здесь сама публика, которая окружает «писателя». Иногда и навстречу непогоде он преподносит себя, чтобы гордо пройти мимо знакомого ему когда-то писаря из какой канцелярии и показать тем, что тот его совсем не замечает. Кланяется «писатель» только уважаемым чиновникам, а последним, когда они того пожелают, салютует по военному, слегка прикасаясь к краям глыба.
Увидеть «писателя» можно повсюду: на собрании городской думы, на бульварах, в театре, в кинематографе, в пивных и ресторанах. Но разговаривают с ним охотно только полицейские надзиратели. Это его, видимо, нисколько не беспокоит: он убеждён, что разговаривать надо обязательно, как только наступит соответствующая минута. Молчать можно только человеку, имеющему твёрдую почву в обществе или человеку, что ничего не стоит – они от этого ничегошеньки не теряют. А когда необходимо создать карьеру «писателя», – нужно особенно уметь поговорить.
В разговоре с другими «писатель» держит себя разнообразно. То ли говорит, глядя через пенсне и заложив руки за спину, то ли только при участии пенсне, но уже руки должно прижать к груди, то ли совсем без пенсне и с руками, напряжённо двигающимися у колен. В разговоре с высшей администрацией он упрямо всматривается в свою жертву, и тогда выражение его глаз делается заискивающим и покорным. Как в такие моменты его взгляд скользнёт в сторону публики, он сразу меняется и становится настолько чванливым и презрительным, что даже он сам в душе чувствует страшный холодок от своего величества.
Насладившись победой, он снова возвращается к своей жертве, успокоенный, будто бы отомстил другим за то, что принуждён публично снижать свою значимость. Начинает ёжиться на важную персону. Теперь «они», то есть публика, уже должны знать, что это не преуменьшение самого себя, а тактика или пример общественного воспитания. Только надо, чтобы они помнили о том. И он становится в позу к публике: на, мол, смотри и чувствуй разницу – «писатель» и чиновник.
Случалось, что на улице несчастые гимназисты кричали ему вслед.
– Дурак! – а гимназистки, даже те, которых покоряла его осанка, «каштановые волосы» и положение «писателя», не решались гулять с ним в людных местах города. Это он объяснял прихотями молодого возраста, который и сам преодолел, когда ещё учился во втором классе духовной семинарии. Его выгнали оттуда за небольшую успеваемость в науке и кражу книг и вещей у товарищей. Был, правда, тогда и в его момент возмущения в душе против сильных, ибо когда встречал после того какого учителя в малолюдном углу, то ругал на чём свет стоит, с особым усилием и наслаждением, удовлетворяя тем своё обиженное чувство человеческого достоинства.
Теперь немало изменилось с тех пор, как он перешёл на линию «писателя». Некоторые учителя предотвращают его и позволяют держать себя без принуждения в их обществе.

Алёна Яворская