Я снова попала на отборочные туры. Но уже в качестве почётного посетителя. Это уже не меня наблюдали, как я там справлюсь с прозой, басней, стихами – это я смотрела, как они мучаются. Или забавляются, быть может. Народу из желающих вступить в студию Дворца студентов было не слишком много, но и не так уж мало. И превалировали, преимущественно, представители сильного пола, что довольно нетипично для любительских театральных студий. Кое-кто из них уже включился в сценический процесс. К тому времени Сташкевич вовсю работал с одним из будущих актёров будущего театра – Анатолием Ваниным. Уже появился Эдик Маркович и… Нет, не стану врать, не помню. Помню, как Миша Векслер читал «Зодчих» Дмитрия Кедрина в гостиной Дворца студентов. Музыкант Илюша Сокол остановил свой выбор на исполненных театрального пафоса стихах Горького: «…От Марко лишь песня осталась. А вы на земле проживёте, как черви слепые живут. Ни сказок о вас не расскажут, ни песен о вас не споют». Графоманские стихи, как было замечено умными людьми. Но вот запомнилось, что поделать! Дина Белая пришла просто так, заскочила на огонёк, безо всяких туров и отборов. Да и осталась на целых десять лет, став примой нового театра. Кто ещё попал в новую студию? Игорь Казацкер, Саша Трейгер, Людочка Остроущенко (перекочевала из прошлой, увы, с той же бесперспективностью), Олег Трон, Ян Зукин, Игорь Купченецкий, Володя Малышев, Наташа Сергеева, Ира Охотниченко, Анечка Яловая, Галочка Гликфельд, Алик Гегомян, Светочка… Света… ну вот, забыла фамилию, зато помню, что жила она тогда на улице Солнечной…

Понятно, что списочный состав участников новой студии если кого и интересует, то лишь близких, оставшихся в Одессе, которые отреагируют на знакомые имена. Поэтому, наверное, стоит вспоминать не списком, а постепенно, по событиям, которые то всплывают в памяти, то тонут в ней, не оставляя даже кругов на её тёмной поверхности. Чем занимались в новой студии, в ТСС (театр-студия Сташкевича), как мы иногда её называли? Да тем же, что и в предыдущей – этюдами, театральными всякими упражнениями, обретением навыков общения. Люди приходили и уходили, отборочные туры потеряли всякий смысл, никто никому не обещал театральной карьеры. Сташкевич занимался поиском репертуара. Сам один, и вместе со всеми остальными. После долгих размышлений решил ставить миниатюры Жванецкого. Так и слышатся до сих пор интонации Дины Белой: «На доме написано – „Шире размах социалистического соревнования“. Шире куда? В какую сторону?» и видится размах её длинных, чуть угловатых рук с длиннопалыми узкими ладонями. Эдик Маркович тоже намаялся произносить: «Ну что я могу вам сказать? Об этом вы думаете то же, что и я. Это вы понимаете не хуже меня. Об этом мы с вами лучше промолчим…». Стоит ли говорить, что спектакль по миниатюрам Михаила Жванецкого так и не был осуществлён? Наверное, стоит, чтобы стало понятно, что «не получается» не только у дураков и лентяев, которые оправдывают своё безделье неправильным расположением звёзд, равнодушием общества, враждебностью властей и т.п. Иногда не получается и по другим причинам – начинающим не стоит браться за исполненные активной внутренней динамики тексты.

Не получился спектакль по Жванецкому. Зато получилось другое – студийцы стали заниматься каратэ под руководством Анатолия Ванина. Между прочим, мастером спорта не стал ни один из них. Зато занятия каратэ… (О, это были очень своеобразные занятия.) Однажды разгневанный сэнсэй велел мне отжаться от пола двадцать пять раз. Я укатилась со смеху. Причём в самом прямом смысле этого слова – валялась в фиолетовом советском спортивном костюме на полу и ржала. Потому что отжаться от пола не могла и одного-единственного раза. Сейчас, кстати, могу. Один раз. Спасибо идее Сташкевича и урокам Ванина. В общем, занятия каратэ (единственный, кто был весь в белом кимоно на них, так это Толик Ванин), принесли несомненную пользу, как в физической подготовке нового коллектива, так и в духовном сплочении его. Оказалось, нам не скучно вместе. Оказалось, что ребята, набранные в новую студию – довольно интересные люди. Совсем непохожие на тех, предыдущих, раскованных, получивших инъекцию хрущёвской оттепели и КВН. Но тоже далеко не бездарные и небезынтересные. И гораздо более сплоченные. Откуда взялась эта сплочённость? От таланта Сташкевича – объединять людей. От неприятия «советской самодеятельности». От молодости, наверное. И оттого, что Одесса – не такой уж большой город, и найти людей, которые тебя понимают – не слишком просто. В столице, в мегаполисе, вариантов выбора гораздо больше. Но больше и возможности затеряться в его сутолоке, больше шансов ошибиться в тех, о ком думаешь, что они тебя понимают и думают так же, как и ты.

Кстати, именно вторая студия Сташкевича впервые подарила мне друзей. Тех самых, которые на всю жизнь. Которыми гордишься, как самым дорогим из орденов, платиновых-золотых, с бриллиантовой осыпью, с сапфирами, рубинами, бантами, мечами и чем там ещё, что присуще настоящим орденам. Которые…

Но речь сейчас не об этом, а о студии и об уроках каратэ. Мы добросовестно прыгали и потели на этих уроках. Подчинялись непонятным до сих пор командам «хидари дзенку сюдачи», «киба дачи», хотя без смеха не могу вспомнить «такю кю шо дан». Ванин живописно показал сложное каратэшное «па» с поворотами и выпадами, и велел Сташкевичу с Марковичем, самым перспективным «каратекам», повторить его. Они встали друг перед другом, поклонились по-нашему, по-японски, и произнесли эти волшебные слова: «такю кю шо дан». Тут разыгралось моё богатое воображение, и я решила, что вот эти два нормальных с виду человека таким странным образом говорят друг другу: «Большое спасибо». Представьте себе: невысокий, непропорционально сложенный режиссёр и сутулый начинающий учитель математики, оба жутко серьёзные, оба в нелепых спортивных доспехах, раскланиваются на японский манер и произносят непонятные заклинания! А смуглый красавец Ванин, черноглазый, с роскошной копной каштановых волос, удивительно похожий на подросшего Маугли из отечественного мультика, командует ими с видом Брюса Ли или ещё тогда неизвестного Джеки Чана. Было над чем посмеяться – это тоже был театр, своеобразный, для очень небольшого количества зрителей, но все-таки театр. И хотя многие актеры, что называется «кололись» на тренировках, и хохотали там, где этого делать не следовало, он дал хороший стартовый толчок новой инсценировке Зощенко. Абсолютно не похожей на предыдущую. Несмотря на то, что в основу её легла всё та же «Голубая книга» и даже «Рассказ о студенте и водолазе», уже однажды появлявшийся на сцене в режиссуре Сташкевича. Очень забегая вперёд, скажу, что спектакль получился. Без зазрения совести, без ложной застенчивости, могу утверждать: это был отличный спектакль. Но его ещё предстояло сделать, и работа была долгой.

Точно помню, что распределение рассказов происходило в мае. Даже число помню – 9-е, День Победы, выходной. Май 1980-го выдался прохладным, на занятия все пришли в верхней одежде, плащах и куртках. И, как это часто бывает в Одессе, в одночасье весна сменилась жарким, всепобеждающим летом. Мы расходились, держа в руках вещи, которые казались смешными и неуместными под беспощадными лучами жаркого солнца. Настроение у меня было не ахти. Правды ради стоит отметить, что Сташкевич, совершенно заслуженно, с большим сомнением относился к моему актёрскому дарованию. Сцена явно не была моим призванием, что, кстати, подтвердил момент распределения ролей – каждый мог выбрать текст себе по нраву. Есть такой закон театра, описанный Зиновием Корогодским: актёр обязан стремиться отхватить самую лучшую роль. Успеть это сделать раньше других. «Кто палку взял – тот капрал», – повторяет Корогодский. А кто не пожелал ухватиться за роль, тот и актёр сомнительный. Меня зощенковские рассказы просто пугали. И вместо того, чтобы на правах старожила ухватить лакомый кусочек, я взяла рассказ, оставшийся последним при «раздаче слонов». Коротенький, где было меньше текста, о котором Олег сомневался – стоит ли его вставлять в общую композицию или выкинуть вовсе. Тут можно лишь (в который раз!) подивиться поворотам судьбы.

Больше всего репетиционного времени было отдано перспективному и фактурному красавцу Ванину (он сейчас, кстати, возглавляет труппу одного из довольно специфических театров Петербурга), меньше всего – автору этих строк. Но, в конечном счёте, ванинский рассказ так и не вошёл в спектакль. А мой захудалый рассказик не только вошёл, но и оказался удивительно к месту. Всё это выяснялось в процессе работы. Этому процессу сопутствовали, благодаря Сташкевичу, его энергии и любопытству к жизни, разные симпатичные моменты. Участники будущего спектакля перенесли свои занятия и тренировки на свежий воздух. Поначалу мы оставляли вещи во Дворце студентов и бежали по трассе на пляж, на Дельфин, который тогда не был так переполнен публикой, как сегодня. Это случалось, как правило, по выходным, ранним утром. Потом, на Дельфине, устраивали сеанс каратэ и заплыв, потом – завтрак на траве. Это было очень весело, тем более потому, что к этому времени относится всеобщее увлечение теорий Поля Брэгга и сыроедением (не поеданием сыра, а принятием исключительно сырой пищи). Наши пляжные пиршества состояли из зелёного салата, черешен, изредка – клубники, ранних помидоров и огурцов, зелёного лука и молодого чеснока. (Ехидный Сташкевич, однажды откусив зелёный стебелек чеснока, воскликнул: «О! Первый поцелуй». С тех пор молодой чеснок я только так и называю). Однажды кто-то приволок на пляж редкость – кусочек сырокопчёной колбасы. Все с ужасом от него отвернулись. Кроме Марковича. Который, не валяя дурака, слопал предмет вожделений многих одесситов той эпохи.

 

Продолжение следует.

Елена Каракина