24 февраля Олекса Резников, талантливый поэт, прозаик, педагог, общественный деятель, узник совести, выдающийся учёный-языковед, специалист по сравнительному и историческому языкознанию, празднует свой 85-летний юбилей.

 

Он имеет за плечами неординарную жизнь, наполненную сложными событиями и поворотами, обозначенную не только рядом творческих достижений, но и освещённую участием в борьбе против тоталитарного режима, пылкой любовью к Украине, последовательным отстаиванием права украинского народа на собственную культуру, собственный язык, который «был списан, обречён на слом». За свои взгляды писатель был дважды арестован, отбыл два срока в советских концлагерях по обвинениям в антисоветской деятельности, а впоследствии – в украинском национализме.

Чрезвычайно метким показалось мне когда-то сравнение этого высокого, коренастого, седовласого мужчины с украинским языком, которым он увлекается и занимается всю свою жизнь – мягким и несгибаемым, певучим и щедрым, глубоким и многогранным.

Он – это Резников Олекса Сергеевич – мой неординарный отец, который в 1958 году, всего 21 лет от роду, вместе со своим товарищем Владимиром Борсуковским написал «Обращение к народу», содержавшее вполне зрелые лозунги: «Довольно раскалывать мир на два так называемых лагеря! Долой атеистическую пропаганду! Дайте свободу народу! Долой фашистскую диктатуру партии!». За что они были арестованы уже 1 октября следующего года.

Что сформировало его таковым? Что заставило так себя вести, сделать этот ключевой в его судьбе шаг? Казалось бы, жизнь его не отличалась от жизни всех остальных, кто был рождён в страшном 1937 году в г. Енакиево Донецкой области. Босоногое детство, терриконы, война, начавшаяся тревожными гудками заводов и шахт, зафиксировалась в детской памяти самолётами и бомбардировками и первыми в жизни румынскими конфетами, а завершилась счастьем от возвращения отца после немецкого плена и советского концлагеря уже в 1946. Голод 1947, когда распаренный жмых считался деликатесом. Переезд к родственникам в Первомайск Николаевской области. Русскоязычная школа, пионерия, первые стихи – конечно же, русскоязычные и о Сталине.

Может быть, толчком стало понимание двусмысленности и раздвоенности советской жизни? Ведь родители, прививая сыну любовь к Богу, чётко приказывали никому не рассказывать об этом… Повсеместное воспевание величия Сталина, а дома – сухие слова мамы, что вождь – великий негодяй… Прекрасный украинский язык во время выступлений талантливых украинских артистов Кировоградского украинского музыкально-драматического им. Кропивницкого, где в 1958 году он работал электроосветителем, а вне сцены – разговоры на русском…

А может быть причина – острый ум, умение чётко анализировать события и синтезировать новые нестандартные смыслы? Критика культа личности Сталина, оккупация Венгрии, бедность и устрашённость народа, состояние общества, в котором, как говорил Василий Стус, «обычное человеческое стремление – прожить свой век в пределах элементарной порядочности – требует сверхчеловеческого мужества и сверхчеловеческого героизма», побуждали именно к таким размышлениям .

А может быть, это настоящий талант, стремившийся к своему выявлению и реализации?

Достаточно сложно ответить на этот вопрос, ведь личность – это всегда противоречие и сочетание внешних обстоятельств с нелёгкой внутренней борьбой, обостряющейся в критических ситуациях.

Интересно, что сам поэт пытался разобраться в своём душевном микро- (а может, макро-?) косме на страницах своей мистерии «Бран», вышедшей в 2005 году. В ней он воспроизвёл переживания и первого ареста и страшную атмосферу одиночной камеры, куда попал уже вторично 1 октября 1971 года. Здесь целостная человеческая личность под прессом мрачной тюремной тишины словно распадается на множество сущностей, ведущих напряжённый диалог между собой. Внимательному читателю становится понятно, что для поэта бран, плен – это не только заключение. Бран – это и путы, наложенные на человеческую душу воспитанием, господствующей идеологией, страхом перед насилием, которые только сам человек может разорвать, дабы стать свободным.

Именно во время первого заключения в результате подобного болезненного внутреннего диалога арестант Резников сбросил внутренние путы и пережил своеобразный национальный катарсис. Он метался по камере и корил себя за то, что так поздно понял, что он украинец! «Почему я пишу домой письма на русском, если мы всю жизнь говорим дома на украинском? Почему я подписываюсь ваш сын Алексей?? Я должен быть Олекса!! Сколько раз мне говорил друг и сосед Николай Винграновский: “Пиши на своем языке! Зачем ты играешься?”».

Второе рождение произошло! Первым, кому он рассказал о своём перерождении, стал подельник Володя Барсуковский, когда 1 января 1960 года их поместили в одной камере одесской тюрьмы. Здесь они уже вдвоём приняли решение перейти на украинский.

Впоследствии О. Резников писал: «Я совсем не думал – да и не мог думать в то время – какой опасности подвергаю я себя и своих близких, а с другой – не знал, что это первые шаги по пути спасения. И совсем не думал я – да и не мог думать в то время, – что Язык изберёт меня своим служителем, своим адептом, своим жрецом. Не знал я ещё тогда – что Язык протянет мне руку, и спасёт меня от уныния, от трясины, в которую я тогда нырял. Ибо Язык – всепроникающая духовная субстанция, в которой существует материя и сам человек»…

Получив полтора года заключения, сидел папа в лагере ЖХ-385/11, с. Явас в Мордовии. Дружил с Сергеем Бабичем, с поэтом Сашей Григоренко, с Василием Процюком, виделся с кардиналом Украинской Греко-католической церкви Иосифом Слипым, отсидевшим 18 лет в советских лагерях. Общался с украинскими повстанцами-25-летками, которые по-доброму смеялись над столь маленьким сроком его заключения. У них он научился польскому языку и… несокрушимости духа. До освобождения 1 апреля 1961 г. даже в тех ужасных условиях он находил возможность заниматься йогой, учить языки, постоянно писать стихи – и уже ни одного на русском.

А Язык уже не отпускал и вёл. С 1962 года – заочное отделение филологического университета, где он сформировался как исследователь с видением языковедческих проблем. Знакомство со Святославом Караванским, Ниной Строкатой, Галиной Могильницкой, с прекрасными преподавателями филфака Николаем Павлюком, Фёдором Ткачом, Василием Фащенко, братьями Данилко, Андреем Незвидским. Творческая литстудия – Владимир Яворивский, Анатолий Колесниченко, Олекса Шеренговой, Николай Суховецкий. Прекрасный кружок польского языка, где он был старостой. Работа в газетах, и постоянное стихотворчество.

Ему прочили хорошую научную карьеру – в отзыве Н. Павлюка на дипломную работу студента О. Резникова «Складівниця української мови» от 1968 года есть красноречивая фраза: «Автор работы самостоятельно разработал принципы строения словаря, практически проработал существующие взгляды на понятие “состав” и место его в фонетическом строении языка… как нам кажется, первое подобного рода исследование вообще в нашем языкознании».

Ему прочили широкий писательский путь – в 1969 году в издательстве «Маяк» должна была выйти книга стихов «Вибухає весна». Но её выпуск все задерживали, пока 11 октября 1971 года поэта не арестовали снова. Его подельницей становится славная Нина Строката-Караванская. 19 мая 1972 г. суд отмерил ей 4 года, а ему – 5 с половиной. То есть почти в четыре раза больше, чем за русскоязычную антисоветскую открытку! Среди упрёков – «он носит усы», «поет украинские песни», «колядует», «не с теми общается», «пишет и рассказывает неправильные стихи», «читает самиздат». С горечью папа так сформулировал суть всех обвинений: «Ти винен тим уже, що українець, і ця вина з народження твоя»…

И снова Язык поддерживал и помогал. В лагере ВС-389/36 с. Кучино Пермской области, куда был направлен осуждённый, он продолжил свои языковедческие студии, не зная, что они будут обнародованы только через более 20 лет.

А поскольку в О. Резникове счастливо соединилось научное концептуальное мышление с даром лингвиста и не менее талантливого поэта, то в лагере он начинает прорабатывать сонетные формы, причём сознательно отказываясь от четырёх или пяти рифм, характерных для классического сонета, а базируясь всего на двух:

 

«На моїм гралі дві струни,

Бо решту вітром позривало.

В ось в руках держу цурпалок..

Покинуть? Боже борони»…!

 

«В камере у меня две деревянные кровати, ходить могу только взад и вперёд. Следствие видело в моей жизни только черное и белое…», – так объяснил он свой нестандартный подход в предисловии к книге, увидевшей свет в 2002 году. Под названием «Двострунне грало» было собрано 160 сонетов, писанных за решёткой. Там обычно рождались стихи, исполненные душевной боли – «Вигасання голосу», «Відчай», или же такие:

 

«Розігнався був, щоб головою в стінку,

Та вчасно згадав, що заборонено стукати

Посеред горобиної ночі…».

 

Но именно там родились и стихи-предчувствия совершенно иной тональности:

«Уже світає, донечко, світа…

Упав на серце солов’їний спів…»

 

Или:

«Очунюєм, як мрець із небуття.

Свідомість проясняється помалу…»

 

Или:

«Нова релігія вітрила підійма.

Хоч і вітрильника самого ще нема –

Та море є, попутній вітер віє!».

 

И там же, за решёткой, энергия интеллекта и духа Олексы Резникова проросли оптимистичными стихами – «Багатокрилість» та «Озон», ставшими для него программными. И произошло настоящее чудо – эти и ещё пять стихов были опубликованы в 1977 году в Мюнхене в книге «Поезія з-за колючих дротів». Их, как и десятки стихов других узников, в памяти вывез юноша из Днепропетровщины политзаключенный Арье Вудка, еврей по национальности.

Приближая распад СССР, О. Резников вместе с другими собратьями-узниками совести активно участвовал в организации Народного Руха, Общества украинского языка, впоследствии «Просвиты». Весной 1990 года выходит наконец его долгожданная первая книга стихов «Озон». Осенью он принимает участие во Всемирном форуме поэзии «Золотой говор» в Киеве, а в декабре его принимают в Союз писателей Украины. В 1997 году О. Резников вошёл в руководство Всеукраинского «Мемориала» им. В. Стуса, какое-то время был председателем Одесской областной организации «Просвита».

Он плодотворно работает – одна за другой начинают появляться книги Терновий вогонь» (1993), «Наодинці з Богом» (1998), «З людей» (2000), «Їдло 33-го: словник голодомору» (2003), эпическая поема «Ілейко з бога Турейко» (2004, 2012), «Окупація» и «Сміх на гаку» (2005), «Промінь з Одеси» (2000), «Маюнелла» (2018) и более ста публикаций в прессе.

Впечатляет и его филологическое наследие – это десятки статей, уникальные «Складівниця Української мови» (1999, 2003); «Спадщина тисячоліть» (2000), выдержавшее уже шесть дополненных переизданий; «Одноримки. Словник омонімів» (2001). До сих пор он продолжает работать над неповторимым «Кореневим словником української мови», в котором собрано более 5400 корневых основ, на базе которых в течение многих тысячелетий создавался украинский язык. Капитальная книга «Словогрона Духу» (2015) стала началом обнародования этого словаря.

В настоящее время г-н Олекса возглавляет Одесское отделение Всеукраинского общества политзаключённых и репрессированных и является главным редактором Всеукраинского журнала «ЗОНА». В свои 85 он продолжает активно работать с молодёжью и является литературным консультантом областной организации НСПУ. Его деятельность высоко отмечена государственными наградами – он кавалер ордена «За заслуги».

Когда-то Е. Сверстюк в автобиографическом интервью Василию Овсиенко отметил, что «…Жизнь определяется вопросами, которые ты задал там, где привычно было молчать. Шагами, которые ты совершал против течения. Светом, который ты зажёг среди тьмы и посреди нареканий на тьму».

Несомненно, что каждый шаг на длинном и тернистом жизненном пути юбиляра был сделан им по зову любви к Украине. Каждое стихотворение и каждая его книга были насыщены светом, рассеивающим тьму безразличия и безнациональности и освещавшиим богатство украинского Слова.

Крепкого здоровья, вдохновения и новых свершений поэту на литературном и языковедческом поприще! «З роси і води!».

 

Ярослава Резникова,

лауреат литературных премий им. Г. Сковороды и И. Франко,

член НСЖУ