«ПОДОБНЫЙ СНАМ ЕГИПТА ПРОФИЛЬ…» самая известная, самая забытая Аделина Адалис

«ПОДОБНЫЙ СНАМ ЕГИПТА ПРОФИЛЬ…» самая известная, самая забытая Аделина Адалис

Вокруг каждой из ставших известными поэтесс юго-западной школы (а было их всего три: Вера Инбер – старшая и две сверстницы – Аделина Адалис и Зинаида Шишова) сплетался шлейф слухов, легенд, вымыслов. Особенно повезло (точнее, не повезло) Адалис, у которой к этому присоединялся и отзвук скандалов.

И вот парадокс. Вроде бы самая известная – о ней писали и Осип Мандельштам, и Марина Цветаева – оказалась и самой забытой.

А уж об одесской части биографии и говорить нечего! Аделина Адалис жила в Одессе с 1902-го до 1920-го года, потом уехала в Москву.

В экспозиции Одесского литературного музея фотография группы поэтов и художников, сделанная в Одессе осенью 1919-го. Две юные красавицы-поэтессы – Адалис и Зика Шишова, поэты Эдуард Багрицкий, Александр Соколовский, Георгий Шенгели с женой, художники Наум Соболь, Сигизмунд Олесевич. Годом раньше все поэты (кроме Шенгели) выступали на вечерах литературного кружка «Зелёная лампа».

О вечерах этих писал критик Петр Ершов: «В зале Консерватории на протяжении всего смутного одесского 1918-го года (фантастическая смена “властей”, неразбериха) “Зелёная лампа” стала устраивать открытые платные вечера под несуразным названием – “поэзо-концерты”. Удивительно, но – в небезопасные на улицах вечерние часы – концерты собирали изрядное количество публики и не только молодой.

На сцене устраивалась уютная комната. В центре на столе – горящая лампа под зелёным абажуром. За столом в непринуждённых позах – поэты: …Зинаида Шишова, Аделина Адалис (внешне – экзотика, египетский профиль, длинные острые ногти цвета чёрной крови), …Юрий Олеша, …Валентин Катаев, изредка Эдуард Багрицкий и, само собой разумеется, “др.”».

 

По воспоминаниям художника Евгения Окса, Адалис была первой любовью Ильфа и самого Окса. Её называли «Сиреной»:

«Сирена была поэтессой и в данный момент находилась в студенческой столовой. Естественно и то, что Сирена имела зелёные глаза и пепельно-голубые волосы. Это было существо враждебного и коварного пола. Пока что она поражала непонятным высказыванием своих мыслей вслух. Это создавало положения до крайности рискованные и, мягко говоря, бестактные. К этому было трудно привыкнуть. Мысль о недостатке воспитания была отброшена, когда позже стало известно о её происхождении из семьи известного издателя большого научного труда. Илья говорил: “У Вас природное и уродливое отсутствие некоторых качеств”. В самом деле, общепринятое как бы отвергалось заранее. Одному нашему знакомому она говорила: “Вы красивый и толстый”. Такое соединение эпитетов ей безумно нравилось…

Она жила в маленькой комнате-коробочке. Там были кровать, столик и колченогий стул. Мы трое садились на кровать. Все трое курили, большею частью в пальто, так как было холодно. Беседы длились долго, до позднего часа. …Муза Чёрного моря писала стихи мужественной рукой. Она вернулась из Крыма загорелая и гордая дружбой с Максимилианом Волошиным. Стихи были акмеистичны, но по-своему оригинальны и свежи».

 

Главная фигура, признанный метр поэтической Одессы 1917-20 годов – Эдуард Багрицкий. Воспоминания о нём Адалис назовёт «Нас вёл Эдуард»: «Мы шлялись табуном, крича стихи или издеваясь друг за другом. Здоровые, полуголодные ребята, мы были злы, веселы и раздражительны. Нас вёл Эдуард. Что скрывать! Нас томил голод, зависть к богатым, хитрые планы пожрать и пошуметь за счёт презираемых жертв – богатых студентов и наивных или полусумасшедших старух. Нас томила неимоверная жадность к жизни, порождающая искусство, – та жадность, когда цвет халвы, недоступной губам, уже становится цветом воспеваемой аравийской пустыни, и смазливая лавочница сниться мраморной, качающейся на волнах… Нас томила участь великой судьбы, тайная и неясная мечта об участи Колумбов и полководцев».

1920 год. Прощаясь с друзьями перед отъездом к мужу в продотряд, Зика Шишова пишет «Послание друзьям» – Олеше, Багрицкому, Адалис.

<…>

Или со стрелой Эроса

Ты, всех женщин впереди,

Розу нежную Пафоса

Возрастившая в груди;

Знаменитая певунья

И – за правду не сердись –

Ослепительная лгунья

Аделина Адалис.

 

В том же году Адалис уехала в Москву и встретилась с Валерием Брюсовым, стала его последней любовью. 21 июля 1920 года датированы стихи Брюсова:

К Адалис

Твой детски женственный анализ

Любви, «пронзившей метко» грудь,

Мечте стиха даёт, Адалис,

Забытым ветром вновь вздохнуть

День обмирал, сжигая сосны;

Кричали чайки вдоль воды;

Над лодкой реял сумрак росный;

Двоих, нас метил свет звезды.

 

Она сгибалась; вечер бросил

Ей детскость на наклоны плеч;

Следил я дрожь их, волю весел

Не смея в мертвой влаге влечь.

Я знал, чей образ ночью этой

Ей бросил «розу на кровать»…

Той тенью, летним днем прогретой,

Как давним сном, дышу опять –

 

В твоих глазах, неверно-серых,

В изгибе вскрытых узких губ,

В твоих стихах, в твоих размерах,

Чей ритм, – с уступа на уступ.

 

Какою же запомнилась Адалис современникам? Московская подруга, Евгения Кунина, «говорила о любви её к Брюсову, о её внешности так, будто видела её перед собой: большие зелёные глаза и раздваивающиеся передние зубы как у козы».

 

Есть и ещё один портрет. Марина Цветаева: «Летом 1920 г., как-то поздно вечером ко мне неожиданно вошла… вошёл… женский голос в огромной шляпе. (Света не было, лица тоже не было.)

Привыкшая к неожиданным посещениям – входная дверь не запиралась – привыкшая ко всему на свете и выработавшая за советские годы привычку никогда не начинать первой, я, вполоборота, ждала.

“Вы Марина Цветаева?” – “Да”. – “Вы так и живёте без света?” – “Да”. – “Почему же вы не велите починить?” – “Не умею”. – “Чинить или велеть?” – “Ни того, ни другого”. – “Что же вы делаете по ночам?” – “Жду”. – “Когда зажжётся?” – “Когда большевики уйдут”. – “Они не уйдут никогда”. – “Никогда”.

В комнате лёгкий взрыв двойного смеха. Голос в речи был протяжён, почти что пенье. Смех явствовал ум.

“А я Адалис. Вы обо мне не слыхали?” – “Нет”. – “Вся Москва знает”. – “Я всей Москвы не знаю”. – “Адалис, с которой – которая… Мне посвящены все последние стихи Валерия Яковлевича. Вы ведь очень его не любите?” – “Как он меня”. – “Он вас не выносит”. – “Это мне нравится”. – “И мне. Я вам бесконечно благодарна за то, что вы ему никогда не нравились”. – “Никогда”.

Новый смех. Волна обоюдной приязни растёт. <…>

У Адалис же лицо было светлое, рассмотрела белым днём в её светлейшей светелке во Дворце Искусств <…>. Чудесный лоб, чудесные глаза, весь верх из света. И стихи хорошие, совсем не брюсовские, скорее мандельштамовские, явно-петербургские».

 

Осип Мандельштам в 1934-м после выхода первого сборника стихов Адалис «Власть», напишет: «Пишет Адалис так легко и лихорадочно, как будто карандашом на открытках, начав на одной и продолжая на другой. Кажется, она стоит в зале телеграфа, дожидаясь, пока освободится расщепленное перо на веревочке, или же из междугородней будки, задыхаясь, передает лирическую телефонограмму:

– Достать стихи. Узнать, отчего происходят стихи. Подойти как можно ближе к тем людям и делам, ради которых и благодаря которым пишутся стихи».

 

Есть легенда об Адалис, впрочем, скорее всего, правдивая. Евгений Евтушенко вспоминал заседание Союза писателей, на котором исключали Бориса Пастернака. Прозвучал вопрос:

«“Кто за то, чтобы одобрить решение об исключении Пастернака из Союза писателей СССР? Кто против?”, суетливо всунув в свой вопрос почти без паузы победное: “Против нет!”, а затем: “Кто воздержался?” и сразу перескочил к триумфальному: “Воздержавшихся нет, Борис Пастернак исключён из Союза писателей единогласно”», – из задних рядов вдруг раздался тоненький, но возмущённо скрежещущий женский голос:

– Я воздержалась и прошу это записать.

По лицу председательствующего побежали уже не судороги, а нервические конвульсии. Но он собрался и, задыхаясь, выкрикнул:

– Решение принято единогласно! Собрание закрыто!

А женский голос еще сопротивлялся:

– Нет, запишите, что я воздержалась.

Но его заглушило хлопаньем стульев и топотом ног.

Я приподнялся и увидел крошечную длинноносую старушку в тёмном платье, похожую на чёрную птичку, всё ещё отрицательно жестикулирующую кулачком с зажатым писательским билетом.

– Кто это? – спросил я у Евгения Винокурова, с которым мы оба вообще не голосовали.

– Адалис, – ответил он мне».

 

Самый известный перевод Адалис – из «Последней поэмы» Рабиндраната Тагора – «Ветер ли старое имя развеял…». Песня прозвучала в фильме «Вам и не снилось», вышедшем уже после смерти Адалис. Поют её и сейчас, но кто знает имя переводчика?

Аделина Ефимовна Адалис – поэт, прозаик, переводчик, женщина, которая увлекалась физикой, биологией, космогонией, археологией, кибернетикой. Ослепительная Адалис – «внешне экзотика, с египетским профилем», о котором писал и влюблённый Брюсов:

 

Когда во тьме закинут твой,

Подобный снам Египта, профиль –

Что мне, куда влекусь за тьмой,

К слепительности ль, к катастрофе ль!

 

Алёна Яворская

Оставьте отзыв

Ваш e-mail не будет опубликован.