Одесса нередко упоминается на страницах художественных произведений и очерков Григория Петровича Данилевского (1829—1890) – талантливого русского и украинского писателя, автора исторических романов «Воля», «Княжна Тараканова» и др.

Между тем, немногие знают, что у писателя были творческие связи с нашим городом. Данилевский впервые посетил Одессу в 1850 г., во время своего путешествия по Украине, позже сотрудничал в газете «Одесский вестник», а в 1859 г. издал в Одессе книгу «Романтические типы старосветской Украины. Разбойник Гаркуша».

На склоне лет Данилевский, мысленно возвращаясь к событиям молодости, описал свои первые впечатления об Одессе в статье «Из литературных воспоминаний. Н.Ф. Щербина» (Исторический вестник. – 1891. – Январь). Статья посвящена другу Данилевского поэту Н.Ф. Щербине, знакомство с которым состоялось в 1850 г. Отрывок из одесских воспоминаний Г.П. Данилевского публикуется ниже.

Описывая город, – прогулки по улицам, заполненным «иноплеменным говором», посещение ресторана Отона, вечер, проведенный в театре, – Данилевский, несомненно, смотрел на Одессу сквозь «магический кристалл» пушкинских стихов. Южный город пронизан солнцем, поэзией и юмором. И нет ничего удивительного в том, что здесь, в городском театре, в антракте итальянской оперы можно случайно познакомиться с известными поэтами, которые с полушутливым увлечением будут подбирать рифмы для столичного литератора.

Воспоминания Г.П. Данилевского – это ещё один колоритный портрет Одессы периода порто-франко.

 

Г.П. ДАНИЛЕВСКИЙ

 ИЗ ЛИТЕРАТУРНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ

 

Осенью 1850 года, кончив курс в Петербургском университете, я поехал в Одессу и в Крым. Было 6 сентября. Близился вечер.

После долгого, пыльного и душного пути на перекладных я завидел, наконец, с обгорелой возвышенной степи Одессу и скоро спустился к ней. Чистенький белокаменный город среди садиков из акаций, над розово-фиолетовым морским заливом, произвёл на меня чарующее впечатление.

Покрытый с головы до ног серою пылью, я въехал в ворота длинной, с закрытыми зелёными жалюзи, гостиницы Мазараки, наскоро умылся, переоделся, пообедал в Пале-Рояле у описанного Пушкиным Отона (ресторан «Au petit gourmand»), где на карте кушаньев пестрели незнакомые имена местных морских рыб, – скумбрия, кефаль, камбала, баламут, калканы, бычки и проч., – зашёл в погреб под вывеской «Текущая река», где выпил за шесть копеек, как теперь помню, стакан превосходного беспошлинного хиосского вина (Одесса тогда ещё была porto-franco) и пустился пешком осматривать город. Мне тогда пошел двадцать второй год, и я был способен без устали и с наслаждением проходить огромные пространства.

Улицы Одессы сорок лет назад мало походили на русский город. Над магазинами везде красовались итальянские, греческие и французские вывески. Молдаване, валахи, армяне, греки и татары в живописных национальных одеждах торговали в палатках, на площадях и перекрестках улиц. Мелькали фески турецких матросов; какой-то алжирец в белой чалме носил и продавал ручную учёную обезьяну. Тысячи возов, телег и немецких гарб тянулись от взморья к громадным каменным пшеничным амбарам и обратно. На площадях перед амбарами высыпали, лопатили, веяли и снова насыпали пшеницу. Везде слышался иноплеменной говор. Извозчики на оклики иностранцев отвечали, подавая дрожки: «Си, синьор!» – «престо» и «тутсюить». Нарядные, с восточными лицами, красавицы, под широчайшими белыми с бахромой зонтиками, проносились по улицам на рысаках, в богатых колясках и ландо. Где-то подкрепившись за три копейки рюмкой малаги с бисквитом, конец вечера я провёл в театре.

Давали оперу «Сомнамбула» с знаменитой певицей Брамбилла и с неким замечательно-нежным и сладко-певучим тенором. Мастерски спевшиеся, оживлённые и подвижные хоры, красивый дирижёр – худой и бледный еврей Буффе, с длинными чёрными волосами, живописно падавшими на его большие отложные воротнички, необычно шумный, с перекликаньями через соседей говор публики в антрактах и масса хорошеньких женщин в ярко освещённых ложах, отделанных бронзой и инкрустацией из зеркал, – всё это на скромного путника, прибывшего с севера, производило сильный эффект.

В антракте, после одного из действий, со мной заговорил сосед по креслу партера. Не помню, с чего он начал, – кажется, с оперы, – в роде того: «Ну, какова опера и исполнение? а зато слушатели?». Это был ниже среднего роста человек, смуглый, с большими чёрными выразительными глазами и в чёрных длинных тщательно причесанных кудрях. Ему было лет под тридцать, он несколько заикался. На его шее, на снурке, висела золотая лорнетка. Зло подсмеиваясь над одесскою публикой, которая вся, по его словам, в глубине души была меркантильно-невежественна и, не имея понятия об искусстве, ездила в театр только из моды, – он указал на одну из лож в бельэтаже.

– Вон сидит старый Крез, – сказал он, – как важен и с каким достоинством аплодирует! – а в молодости был морским разбойником, звался капитаном Барбуни и разбогател на контрабанде… Теперь называется иначе… И что значат деньги! Все знают его прошлое, и никто его не трогает.

Мы заговорили о Петербурге. Узнав, что я недавно был в Москве, сосед сказал мне, что особенно любит этот город, и спросил меня, кого я там видел. Я назвал несколько имён и, между прочим, Загоскина¹.

– Автора «Юрия Милославского»? – спросил оживлённо сосед.

– Да.

– И вы знакомы с ним?– Давно, со школьной скамьи, – хаживал к нему по праздникам.

– Что же он? Пишет что-нибудь новое?

– Комедию в стихах – «Женатый жених».

– В стихах? – улыбнулся сосед, – и он вам её читал?

– Познакомил из отрывков.

– Ну, и что же, хорошо?

– Мне понравилось.

– Каков он, скажите? Как вы его нашли, когда заехали, что именно он в то время делал? Очень стар?

– Бодрый, как всегда, толстенький, круглолицый, румяный и голубоглазый. А что он делал, – когда я вошел, рассматривал на столе, в витрине, любопытную коллекцию лукутинских табакерок с картинками; взял бильбоке и, ловя его шарик, разговорился о рифмах.

– В каком роде?

– Он сказал, – есть русские слова, на которые вовсе нет рифм.

– Что за пустяки! Любопытно, однако, знать, какие это слова? – заикаясь и как бы сердясь, проговорил сосед.

– Между прочим, он назвал – «зеркало» – «жалоба» – «память» и ещё, не помню что.

Сосед нервно двинулся, хотел отвечать, но в это время оркестр кончил играть, взвился занавес, в публике послышалось шиканье говорунам, и он затих. Всё действие он сидел неспокойно, лорнируя ложи, принуждённо зевая и почти не глядя на сцену. Едва, после нового действия оперы, опять спустился занавес, он быстро обратился ко мне.

– Рифма на «зе- зе-зеркало» есть! – сильно заикаясь и сердито пуча глаза, громко проговорил он, – как не быть! Мудрости тут нет никакой… «зеркало» – «исковеркало»… И на «жалоба» есть, в другом хотя падеже, – «жалоб» – «узнало б» – или «жалобы» – «жало бы».

– А «память»? – спросил я.

– На это, положим, труднее, хотя тоже вздор, и, без сомнения, есть, если подумать.

Сосед замолк. На наш разговор из следующего ряда кресел к нам обернулся высокий, с тёмно-русыми волосами, господин, сидевший прямо против нас. – На «память», разумеется, также есть рифмы, – сказал он, – одна не вполне созвучная – «заметь», другая нецензурная – «попа – мять»…

– И третья небла-бла-благовонная! «клопа – мять!» – ещё сильнее заикаясь, словно выстрелил первый мой сосед. – Вот и открытия! передайте их Загоскину…

Музыка снова прервала наш разговор. Опера кончилась бурными овациями Брамбилле. С улицы слышались виваты и крики «ура». Певице не дали ехать. Её поклонники отпрягли лошадей и, осыпая артистку цветами, потащили её в коляске на руках. Светила яркая луна. Публика, расходясь, наполняла оживлёнными группами бульвар.

Прощаясь с соседями по театру, я сказал тому из них, который заикался:

– Если Загоскин спросит, от кого я слышал рифмы, как мне вас назвать?

– Щербина².

– Автор «Греческих стихотворений»?

– Он самый…

– А ваше, извините, имя? – обратился я к другому.

– Полонский³.

– Автор «Гамм»?

– К вашим услугам.

 

Так случайно, в один день и час, произошло моё знакомство с двумя высокодаровитыми поэтами, произведениями которых уже в то время зачитывалась вся образованная Россия…

(Печатается в сокращении)

____

 Примечания:

1. М.Н. Загоскин (1789-1852) – русский прозаик, драматург.
2. Н.Ф. Щербина (1821-1869) – русский поэт. Жил в Одессе в 1849-1850 гг. В 1850 г. издал свой первый поэтический сборник «Греческие стихотворения» (Одесса, 1850).
3. Я.П. Полонский (1819-1898) – русский поэт, прозаик. Жил в Одессе в 1844-1846 гг., издал сборник стихотворений «Стихотворения 1845 года» (Одесса, 1845). Посещал Одессу в 1850, 1883 гг. Одессе посвящён автобиографический роман «Дешёвый город».

Подготовила Галина Семыкина