Приезд Александра Сергеевича, вынужденный и задуманный как недолгий, затянется на три месяца – до 29 ноября. Планы спутают вести о запретах на передвижение в связи с эпидемией холеры, пришедшей в Россию под конец лета и добравшейся к 20-м числам до Москвы. Тотчас правительством был введен карантин, распространившийся на всю страну, надолго парализовавший привычную жизнь, но по итогам не остановивший эпидемии. В следующем году она пришла и в Петербург, и в Европу. За эту осень Пушкин несколько раз безуспешно предпринимал попытки бегства из Болдина. Оставшись в заточении в старом одноэтажном доме, ему оставалось только писать.

По какому распорядку он жил в изоляции

В его распоряжении было четыре книги в оригинале – сборник поэзии Милмана, Боулза, Уилсона и Барри Корнуолла, ещё один сборник со стихами Кольриджа, Шелли и Китса, второй том «Истории русского народа» Николая Полевого, упомянутая в «Барышне-крестьянке» антология афоризмов Жан-Поля и ни одной рабочей тетради. Он не взял с собой даже старые тетради с рукописями, которые обычно таскал повсюду.

В Болдине Пушкин общался в основном с крестьянами, изучал их язык и наречие; выбирался к княгине Голицыной, чтобы узнать свежие новости о карантине, за что его поругивала невеста. Свой скромный болдинский быт в письмах к Гончаровой он описывает так: «Просыпаюсь в 7 часов, пью кофей и лежу до 3 часов. <…> недавно расписался, и уже написал пропасть. В 3 часа сажусь верхом, в 5 в ванну и потом обедаю картофелем, да грешневой кашей. До 9 часов – читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо». Да, вы правильно поняли: Пушкин любил писать лежа, часто даже не вставая с постели.

И в то же время русская литература не знала такой писательской плодотворности. В Болдине Пушкин напишет 32 стихотворения, цикл рассказов «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Маленькие трагедии», «Сказку о попе и работнике его Балде», серию публицистических статей о состоянии критики для «Литературной газеты». Наконец, будет закончен многострадальный «Евгений Онегин».

Как отразился карантин на стихах А.С. Пушкина

 Рассерженность Пушкина, свойственная всякому, чьи планы были жестоко нарушены, в известной мере проявилась в тогдашних стихах. В том числе в октябрьском «Прощании», в котором он как бы прощается с Гончаровой, и в «Дорожных жалобах», где насмехается над своим вынужденным заточением и «невольным постом». Он был заточен в деревне, пока товарищи и невеста оставались в Москве, что было крайне опасным. Смертность от холеры составляла почти ½ – по сравнению с этим коронавирус выглядит словно сезонный грипп, от которого, кстати, при Пушкине тоже ещё как умирали. Страх одиночества и смерти от эпидемии проявит себя в его «Элегии»:

 

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино – печаль минувших дней.

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть – на мой закат печальный

Блеснёт любовь улыбкою прощальной.

Это стихотворение, как и практически все вышедшие из-под пера Пушкина в болдинской изоляции, написано не в привычном ему размере четырёхстопного ямба. Он ищет новые формы, порой намеренно рушит ритм стихов. Впрочем, об этом он сам говорит в первых строках поэмы «Домик в Коломне»:

Четырёхстопный ямб мне надоел:

Им пишет всякий. Мальчикам в забаву

Пора б его оставить. Я хотел

Давным-давно приняться за октаву.

А в самом деле: я бы совладел

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Ведь рифмы запросто со мной живут;

Две придут сами, третью приведут.

До нас дошло 18 писем Пушкина, адресованных в первую очередь невесте, 18-летней Гончаровой:

«Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду; ус да борода – молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут. 2) Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трёх часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов – читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо».

Но также легко и непринуждённо он писал и своим друзьям и коллегам.

Как Пушкиногорье пережило крестьянские погромы зимы 1918 года –

«Около меня колера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает – того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию…» (Из письма П.А. Плетнёву).

5 ноября в письме соседке Прасковье Осиповой он написал:

«Проклятая холера! Ну, как не сказать, что это злая шутка судьбы? Несмотря на все усилия, я не могу попасть в Москву; я окружен целою цепью карантинов, и притом со всех сторон, так как Нижегородская губерния – самый центр заразы. Тем не менее, после завтра я выезжаю, и бог знает, сколько дней мне потребуется, чтобы проехать эти 500 верст, на которые обыкновенно я трачу двое суток».

Холера не ушла так просто из России. Спустя год она вернулась снова. 26 июля 1831 года Пушкин написал в дневнике: «В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний. Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на это люди, ни народ. Уничтожьте карантины, народ не будет отрицать существование заразы, станет принимать предохранительные меры и прибегнет к лекарям и правительству; но покамест карантины тут, меньшее зло будет предпочтено большему и народ будет более беспокоиться о своём продовольствии, о угрожающей нищете и голоде, нежели о болезни неведомой и коей признаки так близки к отраве».

 

Ирина Диденко