Одним из самых ярких периодов в истории Одессы XIX века был период правления Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора Михаила Семёновича Воронцова (1782-1856). При нём город и край достигли выдающихся успехов в экономическом и культурном развитии.

К воронцовской эпохе (1823-1854 гг.) относится основание уникальных для провинциальной России учреждений – Музея древностей (1825 г.), Городской публичной библиотеки (1829 г.), Одесского общества истории и древностей (1839 г.); издание газет «Одесский вестник» и «Journal d`Odessa», «Новороссийского календаря», одесских литературных альманахов и т.д.

Оживление культурной жизни Одессы в немалой степени произошло благодаря умению Воронцова – блестяще образованного человека – окружать себя деятельными и просвещёнными людьми. История взаимоотношений одесского учёного Н.Н. Мурзакевича с генерал-губернатором М.С. Воронцовым служит этому подтверждением.

Николай Никифорович Мурзакевич (1806-1883) – историк, археолог, мемуарист, с 1830 г. жил в Одессе, долгие годы преподавал в Ришельевском лицее. В 1839 г., после защиты диссертации, стал профессором Ришельевского лицея по кафедре российской истории и статистики, а в 1853-1857 гг. исполнял должность директора лицея.

Н.Н. Мурзакевич был одним из учредителей и деятельных сотрудников Одесского общества истории и древностей, директором Публичной библиотеки, издавал «Новороссийский календарь», собирал материалы для «Одесских альманахов», печатался в «Одесском вестнике».

Скромный историк и прославленный генерал-губернатор особенно близко сошлись после основания Одесского общества истории и древностей, где Мурзакевич исполнял должности секретаря и хранителя музея, а также редактировал «Записки», издаваемые Обществом. М.С. Воронцов был избран почётным президентом Общества и относился к своему званию не формально: собирал материалы по истории края, предоставил свой дворец для заседаний Общества, а огромную библиотеку открыл для историков и археологов.

Воронцов настолько доверял Н.Н. Мурзакевичу, что его единственного допускал в заветный кабинет, где находилась знаменитая библиотека манускриптов из фамильного собрания Воронцовых. Здесь хранились сотни уникальных документов и рукописей по истории России и Западной Европы, письма, автографы и мемуары выдающихся государственных и исторических деятелей XVIII–начала XIX вв.

С разрешения Михаила Семёновича, Мурзакевич подготовил к публикации документы из фамильного архива Воронцовых: «Псковскую судную грамоту» (Одесса, 1847), «Письма царевича Алексея Петровича» (Одесса, 1848), «Статейный список Василия Тяпкина и дьяка Никиты Зотова, посольства в Крым в 1680 году…» (Одесса, 1850) и даже намеревался издавать «сборник исторический» (издание не состоялось).

М.С. Воронцов долгие годы, даже после отъезда из Одессы на Кавказ, поддерживал отношения с Н.Н. Мурзакевичем. В марте 1852 г. Воронцов писал Мурзакевичу из Тифлиса: «…С удовольствием даю вам позволение порассмотреть другие находящиеся у меня исторические рукописи, выбрав из них более замечательное и полезное к изданию в свет. … Очень буду рад, если из моего собрания рукописей русская публика и любители отечественной истории и старины снова получат какой-нибудь любопытный документ, благодаря просвещённой вашей деятельности…».

В 1854 г., во время Крымской войны, Н.Н. Мурзакевич, по просьбе Воронцова, участвовал в спасении уникальной библиотеки манускриптов. Позже он с восхищением будет вспоминать бескорыстие князя, который не дорожил собственным имуществом, но «спасал сокровища истории и науки».

В последний раз они встретились в октябре 1856 г., за месяц до смерти Воронцова. Тогда тяжело больной князь говорил о будущей совместной работе по пересмотру и изданию документов из фамильного архива.

«Я князь, коль мой сияет дух…» – таким стихотворным державинским эпиграфом Н.Н. Мурзакевич предварил «Очерк заслуг, сделанных наукам светлейшим князем Михаилом Семёновичем Воронцовым». Очерк был опубликован в 1860 г. в 4-м томе «Записок Одесского общества истории и древностей».

На склоне лет Н.Н. Мурзакевич описал историю своей жизни в автобиографических «Записках», где представил широкую картину культурной жизни Одессы в 1830-1852 гг. и изобразил множество колоритных лиц, встречавшихся ему на жизненном пути.

Особое место в воспоминаниях занимают страницы, посвящённые личности М.С. Воронцова. Публикуемые фрагменты из воспоминаний Н.Н. Мурзакевича представляют графа (впоследствии князя) как человека деятельного, незаурядно образованного, с твёрдым характером и живым пытливым умом, способным оценить значение науки и культуры для Новороссийского края и сделать всё возможное для их расцвета.

«Записки» Н.Н. Мурзакевича были опубликованы в журнале «Русская старина» в 1887-1890 гг.

 

Из «Записок» Н.Н. Мурзакевича (отрывок):

 

«Наступивший 1836 год застал меня за подготовкою материалов для истории Новороссийского края. …

…6 декабря (1836 г.), на блистательном бале, которым открывались зимние увеселения, граф почти два часа имел разговор со мною об архитектуре древних церквей. После этого граф почти еженедельно зачем-либо стал приглашать меня к себе по утрам в кабинет, независимо от обедов и вечеров. …

Из частых сношений с графом М.С. Воронцовым я приметил в характере его врождённую доброту, доходившую иногда до слабости. … Каждый чиновник смело мог прийти к нему и объяснить своё недоразумение или промах, и граф прехладнокровно говорил: “В таком случае, любезнейший, это надо уладить так!”

Трудолюбие его было беспримерное: работал с 6 часов утра и до 5 пополудни. Мнения по важным предметам, обширные проекты, как то: о пароходстве, о каменноугольных приисках, введение в топливо антрацита, о внутреннем каботаже, о вольных матросах, о трапезундской торговле и т.п., все письма буквально были диктованы самим графом; секретари его … были ничем более, как скорописцами. Граф, продиктовав проект, записку или что иное, сряду часа три, переходил для отдыха к другому занятию: разговору с пришедшим лицом, а на другое утро, спросив: “на чём стали?”, продолжал начатое. Зато только крайняя нужда могла заставить графа работать после обеда, который был обыкновенно в 5 или 6 часов. Самая прогулка его, пешком или верхом, по городу служила Одессе на пользу. О всяком замеченном непорядке тотчас сообщал он, кому следует, и город видимо во всем улучшался.

Советы и возражения граф любил выслушивать и по ним принимал решения, но только тогда, когда они делались наедине. Противодействий его планам и целям не терпел; противников не щадил. Нарушения общественного приличия, жестокого обращения с низшим классом и отъявленного взяточничества не выносил, равно и презрения к установленному порядку. Генерал-лейтенанта Загряжского и майора Иванова, за нарушение карантинных и таможенных правил, преследовал настойчиво и тогда только успокоился, когда их выключили из службы. В целые десятки лет граф однажды вышел из себя; поймав дежурного штаб-офицера Семякина на неточном докладе, он швырнул ножницами и выгнал его из кабинета. Впрочем, при увольнении дал такую рекомендацию, что Семякин вскоре получил в командование полк, а теперь состоит на очереди командования корпусом войск.

Простота в общении и одежде (любил носить Нарвского егерского полка сюртук), скромность и застенчивость составляли черты замечательные. Зато скрытность и долгопамятность добра или зла были ему прирожденны и долговременны. Граф, если составил о ком-либо хорошее или дурное мнение, то надо было слишком много времени и настояний, чтобы он изменил прежнее понятие. Щедрый на добрые и полезные дела, а также поощрения, граф в домашнем быту был расчётлив и хозяин добрый. Всему была справедливая мера и вес! Сверх еженедельных (в Одессе) зимою вечеров и нескольких великолепных балов, бывали у него еженедельно два обеда: к нему приглашался по очереди весь город; но когда случались лишние гости, утром приглашённые, то граф лично озабочивался их приборами и вином, по вкусу. Довольство и непринужденность господствовали у графа повсюду…

Граф вёл ежедневный журнал, который утром писал по-английски. Независимо от многих библиотек, бывших у него в С.-Петербурге, Москве, Мошнах (Киевской губ.) и Алупке, в Одессе была главная: она состояла из сочинений по политической экономии, географии, статистике и путешествий, новейших, частию на английском языке, но более на французском. Все хорошие сочинения русские доставлялись в нескольких экземплярах, для всех библиотек.

Находилась – возле большого кабинета, где он постоянно работал, – комната, наполненная шкафами по всем стенам с хранящимися в них рукописями. Это были дипломатические, финансово-экономические бумаги, проекты, доклады, письма, сочинения, собранные канцлером и министрами графами Воронцовыми и княгинею Е.Р. Дашковою во время их служения. Имелось достаточное число старинных рукописей русских, между ними я открыл впоследствии: “Псковскую судную грамоту”, дотоле неизвестную, и подлинные “Письма царевича Алексея Петровича”. В эту комнатку граф дозволял входить только исключительно мне одному и там заниматься. Как граф (с 1845 года князь) дорожил этим собранием, вот сему доказательство.

Военная гроза с запада Европы уже стягивалась над черноморскими берегами. В числе многих других писем, которыми издавна удостаивал меня князь Михаил Семёнович, всегда на них подписывавшийся [пропуск], так писал он мне из Тифлиса, от 1 февраля 1854 года:

 

“Княгини (Елизаветы Ксаверьевны) воображению представляется, что в одесском доме нашем может случиться пожар, первою жертвою которого будут наши фамильные бумаги и манускрипты, имеющие столько исторического значения, и поэтому желает, чтобы всё это было сложено в особые ящики и поставлено в безопасной для этого части дома. Хотя я подшучиваю над её неосновательным страхом и не верю, чтобы мог случиться пожар в доме, не имеющем жильцов; однако, действительно, очень жаль было бы потерять эти бумаги, столь интересные для нас и для будущего; поэтому обращаюсь к вам с покорнейшею просьбою, оказать Шпигановичу (управляющему домом) дружеское содействие к собранию и укладке всех моих манускриптов в особые ящики, в таком порядке, какой найдёте лучшим, и при особых описях, что в какой ящик положено. Затем мне остаётся просить вас не говорить об этом предмете никому, потому что эта самая обыкновенная вещь при нынешнем тревожном состоянии Одессы может дать повод к каким-либо толкам и заключениям; вы сами видите, что и все наши вещи, немало стоящие, оставляем там, и одне лишь бумаги, не имеющие цены для других, но важные для нас, желаем сохранить в том самом доме. Прощайте, любезный Николай Никифорович, и верьте моей преданности.

М. Воронцов”.

 

Укладку манускриптов в ящики я начал 15 марта и кончил к 1 апреля. 10 апреля сотни ядер пронеслись через дом князя, господствующий над одесскою практическою гаванью, где была “батарея Щеголева”; несколько конгреговых ракет увязло в стенах дома, и сеновал уже загорался. Ящики с манускриптами, числом 17, были опущены в подземную мину. Прочие богатства дома: библиотека, картины, серебро – оставались на своих местах. Просвещённый вельможа не дорожил убытком свыше, чем на миллион руб. сер., но спасал сокровища истории и науки со свойственным ему великодушием».

 

Записки Н.Н. Мурзакевича (1806–1883) / / Русская старина – 1887. – Т. 54. – Апрель. – С. 138–144.

 

Галина Семыкина