Константин Паустовский однажды рассказал о том, как его настигло известие о начале войны. «…В одно синее и безмятежное июньское утро мы сидели (с писателем Константином Фединым) на террасе его дачи в Переделкине, пили кофе и говорили о литературе… Внезапно распахнулась калитка, в сад вбежала незнакомая … рыжеволосая женщина с обезумевшими глазами и, задыхаясь, крикнула:

– Немцы перешли границу… Бомбят с воздуха Киев и Минск!».

24 июня 1941 года вышел приказ Главного управления политической пропаганды Красной армии о призыве членов Союза советских писателей в кадры Красной армии из запаса.

Многие писатели, журналисты, редакторы, дикторы ещё за два года до начала войны прошли специальную подготовку – курсы военных корреспондентов и получили соответствующие воинские звания.

27 июня 1941 года Паустовский получил удостоверение специального военного корреспондента ТАСС в действующей Красной Армии и в звании интенданта второго ранга 29 июня 1941 года выехал из Москвы на Южный фронт.

Южный фронт был образован 25 июня 1941 года на базе Одесского военного округа. Задача фронта – противостоять немецким и румынским войскам группы армий «Юг».

Константин Паустовский направляется в Киев, откуда 1-го июля пишет жене, Валерии Навашиной: «Возможно, что сегодня днём я выеду в Одессу – на бессарабское направление… В Одессу надо ехать так: до Черкасс на пароходе, оттуда по ж<елезной>  дороге. …Из Одессы проедем на несколько дней на Дунай и в Кишинев…».

Утром следующего дня, 2-го июля, на борту парохода «Интернационал» Константин Георгиевич пишет: «Сейчас такая тишина кругом, солнце, заросли, Днепр (он очень широкий в этом году), что трудно поверить в войну – если бы не беженцы и не то, что пароход всю ночь шёл с выключенным светом и было темно, как в погребе. На пароходе едет добродушный милиционер, он уже несколько раз приходил ко мне и спрашивал разрешения проверить документы то у одних, то у других пассажиров. Всё это только потому, что я на пароходе «старший в чине». Как говорит Гехт, я «всю жизнь только и мечтал», чтобы ко мне обращались с такими вопросами».

Константин Паустовский приехал в Одессу, остановился в гостинице «Лондонская». 4 июля он пишет жене: «Пробуду в Одессе дня два-три, потом, может быть, придётся съездить ненадолго в Тирасполь. … Здесь, в Лондонской гостинице, живёт Олеша – единственный свой человек».

В Тирасполе писатель проведёт почти две недели. Не столько в самом Тирасполе, сколько на линии фронта. Всё, что увидит фронтовой корреспондент Паустовский на линии огня у Тирасполя, у рубежей обороняющейся Одессы, все эти впечатления станут основой его публикаций в газетах «Защитник Родины», «Во славу Родины», «Чорноморська комуна», «Большевистское знамя», корреспонденций для ТАСС.

Константин Паустовский возвращается в Одессу 18-го июля, работает при газете «Во славу Родины», живёт в гостинице «Красная», – он упоминает об этом в письме Валерии Навашиной: «Остановился в Красной гостинице – рядом с тем номером, где мы все жили в 1935 году».

Константин Георгиевич в эти тяжкие первые месяцы войны был уже не молод и очень нездоров, но не жалуется на здоровье, на тяготы фронтовой жизни, жене пишет, что здоров, успокаивает. Но в письме 30 июля признаётся Валерии Владимировне: « Я здесь – самый старый, и естественно, что мне труднее, чем другим… Чудесное лето, и никак не верится в реальность того, что нас окружает. Живу в двухстах шагах от моря, но ещё его толком не видел».

Уезжает Константин Паустовский из Одессы в самом начале августа. До Харькова добирается пять дней на грузовых машинах, а от Харькова – на самолёте. Дома находит полуразрушенную бомбежками квартиру. Семья эвакуирована в Чистополь. Все свои письма с фронта он находит в чудом уцелевшем почтовом ящике…

Пройдёт больше двух с половиной лет, 10 апреля 1944 года Одесса будет освобождена от фашистской оккупации. Константин Паустовский вспомнит довоенную Одессу, Одессу своей молодости, город, который он всегда любил и напишет очерк «Южная Пальмира». Этот очерк – как письмо любимому, много страдавшему человеку. Это послание, исполненное надежды, что вскоре Одесса снова «зашумит над морем гудками пароходов, песнями, смехом, аккордами роялей и густой листвой садов».

Татьяна Рыбникова

 

---

КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ

ЮЖНАЯ ПАЛЬМИРА

В августе 1941 года мы уходили из Одессы. Лето стояло дождливое. Короткие и частые дожди перепадали над пустынным уже в те дни, но прекрасным городом. Тёплый ветер, дувший с Босфора, мягкий левант мгновенно высушивал мостовые. От дождя оставался только знакомый всем, кто бывал в Одессе, запах нагретого моря и ноздреватого жёлтого известняка. Из него, как из окаменевшей пены, выстроены одесские дома.

Мы уходили, но твёрдо знали, что скоро вернёмся в этот город – богатый и жизнерадостный, заражавший своими весельем и бодростью всю страну.

За Тилигульским лиманом мы заночевали в степи. Водитель нашей машины не спал. Он сидел на подножке грузовика, курил и смотрел на запад, где в тёмном небе загорались жёлтые бесшумные огни.

– Опять налёт на Одессу, – сказал водитель. – Там бой, а здесь тихо, только кукуруза шуршит.

Водитель помолчал.

– С ума я сошёл, что ли? – спросил он сам себя. – Весь день только одно воображаю: как я вернусь до себя в Одессу, на Ланжерон. Буду идти медленно, каждую калитку потрогаю, каждую акацию поглажу, посмотрю – может, она раненная немецкой ядовитой пулей. Вот так сижу и представляю себе, как малый ребёнок. Смешно!

Никто ему не ответил. То, что он говорил, было совсем не смешно.

Я тоже представил себе, как я иду через всю Одессу на Французский бульвар, где в густых садах всегда кричат цикады и ветер шевелит солнечные пятна на дорожках. Иду через весь город, прогретый солнцем, на каждом шагу останавливаюсь, смотрю, вспоминаю – и от воспоминаний и морского сквозняка, дующего вдоль улиц, тяжело бьётся сердце.

Вот угол Екатерининской и Дерибасовской. Здесь всегда по вечерам стояли цветочницы. В тазах с холодной водой лежали груды роз, пионов, сирени. На ветвях деревьев, над цветами висели горящие фонари. Рядом сверкало электричество, но старая традиция сохранилась – цветочницы приносили с собой фонари, зажигали их, и мягкий свет смешивался с запахом цветов.

Приморский бульвар. Старые платаны. Порт внизу, под откосами – огромный, дымный. Брекватер, где с утра до заката одесские старики – насмешники и ворчуны – удили на «самодуры» весёлую скумбрию.

Воронцовский маяк. Карантинная гавань. Отсюда ещё в 1854 году Одесса дала первый отпор врагу. Здесь стояла батарея прапорщика Щеголева, когда к Одессе подошла эскадра Гамелена. Шесть часов батарея отстреливалась от трехсот пятидесяти вражеских орудий. Сначала из четырёх своих орудий, потом – из двух и, наконец, из одного. Неприятельская эскадра ушла, озадаченная упорством русских.

Памятник строителю Одессы Ришелье. Одесситы зовут его запросто – дюком. Дюк показывает бронзовой рукой на море, как бы восхищаясь его ширью и голубизной.

Городской театр. Пушкинская улица. В июле 1941 года дом, где жил Пушкин, был разбит бомбой. Остался только небольшой кусок стены с мемориальной доской. Прислонившись к стене, лежала сломанная акация. Листья её ещё не увяли, шумели от ветра и бросали тень на мраморную доску. В этом доме был начат «Евгений Онегин».

Мосты над портовыми спусками. Плоские испанские дома. Грохот знаменитых одесских окованных дрог. Флаг над таможней. Парки, аркады, живописные старофранцузские дома Пале-Рояля, фонтаны и – куда ни взглянешь – синяя стена моря.

Одесские базары. На них надо было приходить, чтобы смотреть и слушать. Смотреть на горы мокрых от росы помидоров, баклажанов, перцев, абрикосов, дынь, на глыбы зеленоватой брынзы и плоскую камбалу на обитых жестью прилавках. Слушать брызжущие весельем разговоры продавцов и покупателей.

Одесские базары с их шеренгами толстых рыбачек над корзинами с мелкой рыбёшкой – фиринкой. И ласковый крик: «Вот для вашей кошечки, мадам! Вот для кошечки!».

Великолепная лестница к морю. Одесситы говорят, что такой лестницы нет во всем мире. И это не хвастовство, а правда. Историческая «Лондонская» гостиница с её известными половине России седыми официантами. Прохладные подвалы, где продают зельтерскую воду, разноцветный блеск сиропов в хрустальных графинах. Запах горячих каштанов осенью, а весной – запах тёмных фиалок.

Эллинг в порту, паровые мельницы и заводы на Пересыпи. Ржавые якоря, запах нефти и рассола, лиманы с целебной грязью, широкие пляжи Лузановки, и надо всем этим – сухой свет южного полудня.

В Одессе шутили всюду – в учреждениях, на улицах, в трамваях, на базарах. Шутили остро, метко. Шутили от избытка жизнерадостности, талантливости, от избытка света и тепла.

Все в Одессе соединялось так счастливо, чтобы создать племя деятельных, талантливых и просвещённых людей. Одесса вырастила и воспитала плеяду писателей, поэтов, художников, политических деятелей, музыкантов, ученых, моряков.

Багрицкий, Вера Инбер, Катаев, Славин, Ильф, Петров, Олеша, Кирсанов – прирождённые одесситы. Количество рассказов и стихов, написанных об Одессе, – неисчислимо. Своеобразный жизненный материал переполняет Одессу. Нужно быть очень ленивым и равнодушным человеком, чтобы этого не заметить. Любой рассказ об Одессе, выхваченный наудачу, доказывает это.

Куприн прожил в Одессе недолго, но этого было достаточно, чтобы написать рассказ о старом одесском еврее, открывшем бином Ньютона и не подозревавшем о существовании Ньютона. Или превосходный рассказ о Сашке музыканте из «Гамбринуса». А «Белеет парус одинокий» Катаева, где всё вплоть до высосанной лимонной корки, выброшенной морем, проникнуто особой прелестью одесской жизни!

И вот этот город, созданный для труда и веселья, нарядный и слегка легкомысленный, как большинство южных городов, осенью 1941 года был поставлен лицом к лицу с врагом. И Одесса не дрогнула. Веселье превратилось в ярость, жизнерадостность – в ненависть к врагу, шутливость – в мужество.

 

Одесса дралась жестоко, непоколебимо, упорно, не желая отдавать врагу ни одного камня, ни одного клочка своей земли. Вся гордость народа была воплощена в эти дни в защитниках Одессы. В первых рядах, в самых опасных местах, где поднятая пулями белая одесская пыль забивала глаза, рот, уши, были моряки, потомки потёмкинцев и очаковцев, дети рабочих с Пересыпи и Молдаванки, сыновья шкиперов с херсонских шхун, сыновья рыбаков с Большого Фонтана, из Дофиновки и Овидиополя – весёлое, независимое, отважное племя людей, воспитанных Чёрным морем.

Одесса нами взята. Ещё не рассказана история её мужества и её страданий.

Одесса расцветает из пепла и развалин с непостижимой быстротой. Она снова зашумит над морем гудками пароходов, песнями, смехом, аккордами роялей и густой листвой садов.

 

1944